– А вот эта штука поинтереснее.

Он показал мне какой‑то термос не термос, но что‑то вроде термоса – только не с плоским дном, а с заоваленными углами.

– Что это такое? – спросил я.

– Это называется «сосуд Дьюара». В таких сосудах хранится сжиженный газ, обычно азот. При температуре, если мне не изменяет память, минус двести восемьдесят шесть градусов. Подставь ладонь.

Я подставил. Док нажал какую‑то кнопку, из носика выл стела белесая струйка, и я ощутил, как мою руку словно бы ожгло кипятком.

Я судорожно зачесался, одновременно сообщая Доку все, что думаю о его манере разъяснять командиру научные вопросы.

– Ничего страшного, – успокоил меня Док. – А вот если подержать руку под такой струей минуту‑другую, она остекленела бы и при ударе разлетелась, как ледышка.

– Только не доказывай! – прикрикнул я, на всякий случай убирая руки. – Я тебе и так верю. На хрена им этот Дьюар?

– Вообще‑то он применяется в медицине для быстрой заморозки тканей. Живых тканей.

– А на кой черт их замораживать, если они живые?

– Чтобы сохранить жизнедеятельность. Например, при трансплантации органов, когда почку погибшего человека вживляют больному. При определенном температурном режиме жизнеспособность почки может сохраняться достаточно долго.

– Что все это значит? – спросил я.

– Полагаю, это мы сейчас выясним.

Док положил сосуд Дьюара в сумку и взялся за коробку, похожую на автомобильный холодильник.

Его остановил крик капитана Труханова:

– Не прикасайтесь к термостату! Я вам приказываю от имени командования: отойдите от термостата!

Лицо капитана было перекошено – то ли от гнева, то ли от страха. Но если тут еще можно было гадать, то выражение лиц остальных семерых не вызывало вопросов: в них был нескрываемый ужас.

– Эй, капитан, поды суда! – окликнул меня от группы чеченцев какой‑то рыжебородый мужик с зеленой исламской перевязью на голове. – Говорю, поды! Важный дэло скажу!

Ну, почему бы и нет. Я подошел.

– Я – полевой командир Иса Мадуев, – назвался он. – Я тебя знаю. Ты от меня у Чойбалши еле ушел.

– Привет, Иса! – сказал я. – Какая приятная встреча. Только ты все перепутал: это ты от меня еле ушел, а не я от тебя.

Но его сейчас волновало другое – и как я понял, не на шутку. Он показал своей рыжей бородой в сторону капитана Труханова и его медиков.

– Эти люди – очень плохой люди. Очень, очень плохой!

– Зато ты очень хороший. Это ты хочешь сказать? – спросил я.

– Ты слушай, что тебе говорит старший человек! Я тебе говорю: это очень плохой люди, они у мертвых глаза вырезают!

– И уши обрезают – тоже они? И животы вспарывают? И головы отрубают? И кожу сдирают? Иса помрачнел.

– Это – гнэв моего народа, – хмуро объяснил он. – Нэт плотины его сдержать. И люди – совсем другой люди! Мы следили за ними восемь дней. Фотографии делал, скрытно, телевиком. На камеру снимали, тоже скрытно, издалека. Не веришь мне? Посмотри в той сумка, сам увидишь. Там отпечатанные снимки есть, негативы есть, пленка в камера есть. Они не только у наших глаз брал, кровь брал, у русских тоже брал. Сам смотри, своими глазами смотри!

Я не заставил себя упрашивать. Быстро распотрошил содержимое хурджума, на который показал Иса. В нем действительно было три фотоаппарата с полуметровыми телеобъективами, японская видеокамера с крошечным монитором, с десяток непроявленных пленок и штук двадцать крупных снимков.