– Но если нас захватят…

– Мы вас освободим, – успокоил я его.

– Но если убьют…

– Мы похороним вас со всеми почестями.

Он, видно, понял, что спорить со мной бесполезно, кивнул своим и зашагал по азимуту 107, имея солнце в правом глазу. Когда они отошли метров на десять, я окликнул его:

– Генерал! А свой портрет не хотите захватить? – Стволом «калаша» я показал на калитку овчарни. – Хороший, по‑моему, портрет. И выполнен в нетрадиционной манере. Может, вас смущает, что он без подписи? Так это мы сейчас исправим.

Двумя короткими очередями я нарисовал в нижнем правом углу калитки свои инициалы: «С» и «П» (Сергей Пастухов). Немного подумал и после каждого инициала поставил по точке. Калибром 7,62.

– Вот и авторская подпись на месте. Повесите у себя в кабинете или в гостиной на даче. Будете сами любоваться и рассказывать внукам о своих геройских делах. А?

Но он, похоже, не одобрял авангардистов. Предпочитал, видно, классическую манеру живописи. Поэтому молча повернулся и зашагал со своими кадрами в заданном направлении.

– Не ценится в наше время искусство, – с сожалением констатировал я.

Ладно. Теперь нужно было разобраться с нашими пленниками. Что‑то с ними было не то. Иначе с чего бы этому генералу‑ублюдку так беситься?

– Артист, Боцман, Муха – остаетесь здесь, – приказал я. Красная ракета – сигнал тревоги. Форс‑мажор – две красных. Отбой – зеленая. Остальные за мной!

Мы начали ссыпаться по крутому каменистому откосу на дно ущелья. Ловчее всех получалось у Тимохи. Он был верткий, как обезьяна, прыгал кузнечиком с одного каменного выступа на другой. Ничего удивительного – каскадер. На «Мосфильме» когда‑то работал. Лейтенант Тимофей Варпаховский. Тимоха в нашей команде был единственным, к кому никакое прозвище не приклеилось. «Каскадер» – слишком длинно. А как еще? Так и осталось: Тимоха.

Трубач спускался по крутому откосу, как молодой слон. Не опасался, видно, что к месту назначения прибудет с голой задницей. Мне как‑то жалко было свои заслуженные штаны, я старался цепляться за кустики. Хуже всего дело шло у Дока. Неудивительно – ему было уже тридцать пять. Не вечер, но мышцы все же не те. Не совсем те. Док был, как и я, капитаном. Прозвище его к нему пристало по делу. Он в самом деле был врачом, хирургом, закончил Военно‑медицинскую академию, с самого начала чеченской кампании работал в полевом госпитале. Однажды их обложили дудаевцы. Док, как рассказывали, вынул пулю из плеча какого‑то бедолаги, велел ассистентке наложить швы, а сам, как был, в зеленом халате и в зеленой хирургической шапочке, не снимая с рук резиновых перчаток, взял из‑под операционного стола свой «Калашников» и за двадцать минут перебил человек пятнадцать нападавших. Причем укрыться там было практически негде – три палатки да две санитарные машины. Темноту, правда, он задействовал очень грамотно.

Когда мы подоспели на выручку, делать там было уже нечего. Я прямо обалдел, когда утром проанализировал ситуацию. И главное – ничему он специально не учился, ни на что такое его никто не натаскивал. Нутро было соответствующее. И тут я понял, что наша команда без него существовать просто не может. Да и врач в такой группе, как наша, а тем более хирург, – человек далеко не лишний. Я предложил ему перейти к нам. К моему удивлению, Док легко согласился – видно, и сам чувствовал, что не хирургом родился. И с тех пор не пропустил ни одной нашей операции. И как заговоренный – без единой царапины.