А уж когда человек самовлюблен…

Я принял «глок». Не потому, что он мне действительно нравился. А потому, что понял: я должен его принять. Но «спасибо» не сказал – это слово в его глубинном, изначальном смысле никак не годилось для этого случая. Не сказал я и «благодарю». А сказал то, что он и хотел услышать:

– Графский подарок!

И он сразу стал Наполеоном после Аустерлица.

Небрежно‑благосклонным к свидетелям своего триумфа.

И мысли не допускающим, что кто‑то может не восхищаться им и его не любить.

Доверчивым дураком.

Что для меня в этой ситуации было самым главным.

Я попросил Трубача:

– Пойди развяжи этих. Гришу сюда приведи, а остальные пусть сидят в «фиате».

– Гриша – это который с перебитым носом? – уточнил Трубач. – Или без зубов?

– Который самый целый из них, – подсказал Граф и удалился в гардеробную, даже и не подумав убрать пистолеты с журнального столика.

Тут я их слегка и перезарядил. Патронами от «Макарова» заклинил магазины «байарда» и браунинга, а «маслятами» калибра 6,35 от этих дамских игрушек зарядил ПМ. Так что из браунинга и «байарда» теперь не смог бы выстрелить даже КИО, а стрелять из «Макарова» патронами калибра 6,35 вместо штатного 7,62 я не пожелал бы и моему первому взводному, который считал строевую подготовку важнейшей дисциплиной для будущих офицеров‑десантников.

Эту нехитрую работу я закончил как раз к тому моменту, когда из гардеробной появился Граф в белых брюках и синем блейзере с золотыми пуговицами, а Трубач с улицы ввел его телохранителя Гришу – крепенького мужичка, который выглядел так, словно побывал в руках у людей, не подписывавших Женевскую конвенцию о гуманном отношении к военнопленным. А если подписывавших, то не читавших. А если и читавших, то не очень внимательно. С виду‑то он был вполне в норме, но двигался как робот с несмазанными шарнирами. Он тупо посмотрел на полусвалившегося с дивана Ленчика, потом на стволы передо мной, потом на меня, а уж только потом – со слабо обозначенным во взгляде вопросом – на Графа.

– Все в порядке, – сказал Граф, – сейчас поедем в Нови Двор.

Он взял со стола ПМ и сунул в подмышечную кобуру телохранителя, а браунинг и «байард» убрал в ящик письменного стола.

– Он не сможет сейчас вести машину, – заметил я. – Ему нужно хоть пару часиков отдохнуть.

– На заднем сиденье отдохнет. Сам поведу, – ответил Граф.

– Могу я, – предложил Трубач. – Никогда не ездил на «альфа‑ромео». А в «фиате» я все равно не поеду. Там этот Владас воняет. Ну, не воняет, Но мне кажется, что воняет. А это одно и то же. Пусть сами едут. И с трупом пусть сами разбираются. Скажите им, Граф.

– Прикажу. – Он обернулся ко мне: – Вы вернете моим людям оружие?

– Не раньше, чем мы исчезнем.

– Вы мне не доверяете?

– Вам – да. Им – нет.

Он даже оскорбился, но я не дал ему и рта раскрыть – пора было переместить этого Наполеона с Аустерлица в более подходящее для него место. Скажем, на старую Смоленскую дорогу, по которой он чесал из Москвы.

– Не забывайтесь, Граф. Сейчас приказываю я. И смените свой блейзер. Мы едем на барахолку, а не в гей‑клуб.