Танцующее и светящееся пламя, как обещание лучшего мира.

74

Врата ада полыхали великолепным синим пламенем. Оно периодически трещало и вспыхивало, жаркая волна ласкала кожу Юго, а сернистый запах газа щекотал ноздри.

Это его и разбудило. Он лежал лицом к котлу в подвале Материнского корабля – в центре пентаграммы. Его руки и ноги сковывали наручники из толстой кожи, соединенные с цепями, которые, в свою очередь, были пропущены через крюки, заделанные в цемент; двигаться Юго не мог.

Рядом с ним в пентаграмме была распростерта какая-то масса, накрытая простыней, а вокруг стояли тринадцать одетых в черные тоги фигур.

Повсюду горели свечи из черного дерева. Стоящие кругом прочитали хором: «Слава тебе, Люцифер, носитель света! Мы охраняем тебя во имя защиты и просвещения. Мы – твои дети, твои антихристы, и мы богохульствуем сообща, дабы освободиться от земных преград».

Юго хрипло дышал, у него болели ребра и горло. Он попытался сесть, но боль только усилилась.

Кто-то оказался рядом, чтобы помочь ему. Юго почувствовал лимонный аромат, который на секунду поднял ему настроение, прежде чем у него оборвалось сердце. Лили. Или отныне он должен называть ее Лилит? Женщина, которая не покорилась. Лилит, дочь Сатаны.

Теперь все было настолько очевидно. Он мог бы понять все это и раньше, будь он внимательнее. Но уже поздно…

Лили сперва усадила его, потом поставила на колени.

– Ты еще можешь пройти испытание, – шепнула она ему на ухо.

А. С. резким движением откинул простыню, и Юго увидел обнаженное тело Джины, свернувшейся клубком у его ног. Заметив, что у нее вздымается грудь, он понял, что девушка жива, и в нем на мгновение вспыхнула надежда. Он больше не одинок. Он предчувствовал, что ее ждет самое страшное. Затем он увидел следы насилия на ее руках, бедрах. Ее груди. Глубокие красные рваные раны. Каким жестоким издевательствам они ее подвергли?

Не успел Юго осознать происходящее, как Лили сунула ему в руки длинный нож и отступила, чтобы стать для него недосягаемой. Свет расставленных на полу свечей еще больше подчеркивал худобу Девиттера, высвечивал его костлявое лицо, напоминающее череп. Он не сводил с Юго пристального лихорадочного взора.

– Отдайся своим страстям, своим диким порывам, – приказал он, – откройся самому себе и войди в наш круг через эту жертву.

Джина медленно приходила в себя; она тоже была связана. Поняв это, она закричала от ужаса и с такой силой дернула цепи, что на запястьях выступила кровь.

– Возьми ее, Юго! – кричал Девиттер. – Выпей ее кровь, поглоти ее душу, и она станет твоей навеки, она будет внутри тебя, и ты станешь одним из нас!

Юго в ошеломлении смотрел на острое лезвие, которое он держал в руках перед собой. Джина молила его сохранить ей жизнь:

– Юго! Нет! Умоляю! О боже, прошу тебя… Нет!

Безумный, отчаянный крик вырвался из ее горла, и Юго подумал, что она, даже если выживет в этом подвале, вряд ли когда-нибудь станет прежней. В себе он тоже сомневался.

Помимо боли от ран, совершенно оглушенный, он был еще и как-то странно частично отключен от самого себя. Как будто он… парил. Среди молитвы прозвучали слова Лили:

– Сверши этот грех, Юго, и тем самым присоединись к нам. Большинство из нас не убийцы. Если не захочешь, ты не обязан будешь делать это снова. Но ты должен доказать свою принадлежность нашему кругу, должен прорвать завесу морали. Ты должен обагрить руки этой кровью – в ней твоя связь с другим миром. Ты должен нарушить ее, ты должен пролить кровь.

Юго казалось, что он вот-вот потеряет либо сознание, либо рассудок. Какая-то большая тень едва заметно промелькнула в глубине комнаты.