Шуба его была распахнута на груди, видна была золотая цепочка, уходящая в кармашек плисового жилета. На широко расставленных ногах красовались новенькие бурки из белого войлока, с кожаным низом и сияющими, начищенными до неимоверного блеска носками. Вид этого сытого, счастливого, самодовольного буржуина не произвёл на Бубенцова никакого впечатления. Он всё уже повидал в земной жизни.

Чёрная повязка по диагонали пересекала лицо буржуя. Только у двух людей доводилось Ерошке в своей жизни видеть такую повязку — у Кутузова в кино и у легендарного пирата Флинта на портрете в детской энциклопедии.

Впрочем, ещё у одного человека — в тесном переулке у «Кабачка на Таганке», чей смутный образ теперь... Тёмные бандиты выбирались из задней двери, отвлекая его внимание, но Бубенцов не боялся никаких бандитов. Самое большее, чем могли навредить ему бандиты, — отнять серебряный подстаканник. Ну и жизнь, конечно. Зачем ему жизнь? Жалко было только Веру, которая неизбежно погибнет, если его сейчас убьют и растопчут. Бубенцов подумал об этом и опять молча заплакал, на этот раз без слёз.

— Насилу вас отыскали, — сердито пожаловался буржуй. — По адресу вашему проживают совсем иные люди. Совсем иные. Иные люди про вас ничего не знают. Клещами слова не вытащишь! В буквальном смысле. Форс-мажор. Так что просрочка с возвратом долга не по моей вине.

Бубенцов стоял, крепко прижимая локтем картон. Он отдавал себе полный и трезвый отчёт в том, что картон у него, конечно, отнимут. Уж больно неравны силы. Но он будет биться до последнего. Он будет кусаться оставшимися своими зубами. Он будет защищать свою Веру до самого трагического конца.

— Э-э-э... Не узнали? Позабыли? Позвольте представиться, — продолжал между тем буржуй и заключил мёрзлые растопыренные пальцы Бубенцова в свою белую мягкую ладонь. Проговаривая эти слова, грабитель дёрнул руку Бубенцова на себя, пытаясь таким ловким, хитрым маневром отобрать заветный картон. Дёрнул пробно, не очень сильно, так что локоть Ерошки остался на месте. Ерошка по-прежнему крепко прижимал картон к боку.

— Жебрак. Жорж Трофимович. Это, конечно, вам ни о чём не говорит, — продолжал одноглазый пират. — Когда вы год назад предоставили мне кредит, имён не спрашивали.

Два молодца, тяжко переступая, вышли из-за спины пирата. Вынесли и поставили к ногам Бубенцова объёмистый пиратский же ларец, обшитый кожей, обитый медными уголками.

— Тут с процентами, — деловито сказал пират и развернул разлинованный лист с печатью. — Я человек благородный. Процент официальный, Центробанка. За вычетом той суммы, которая была потрачена на выкуп вас из отделения полиции. Я получил от вас год назад три миллиона семьсот тысяч. Возвращаю четыре. С небольшим. Вот здесь распишитесь. И здесь, в клеточке.

— Ерофеюшка! Милый дружок! Обернись же ты, наконец... — отвлёк голос, тихий, хрипловатый. Откуда она только выбрела, рыжая, косоглазая? И как же не вовремя! Та самая, Ерошка, та самая... Которая по безлюдью не ходит. Не зря говорили мудрые: остерегайся ласкового оклика. А он не остерёгся, обернулся.

— Жорж Трофимыч! — позвал тревожным баском один из молодцов и подхватил оплывающего Бубенцова, который медленно валился спиной на сугроб.

— Э-э-э, да он совсем никакой! Давайте-ка его в машину, — успел донестись из тумана заботливый, сделавшийся вдруг таким родным и близким голос. — Долг мой туда же! Сундук! Вот так!

Сильные руки подняли худое тело Бубенцова, бережно повлекли вперёд ногами к открытым дверям, из которых струились благословенное тепло, тихая музыка.