|
.. Да, теперь я вижу твою мощь! Его подхватывали под руки, он должен шататься от слабости, но Ясень стоял нерушимо, словно в рос в землю. Горящие глаза пробежали по толпе, остановились на Ингваре. Свирепая гримаса перешла в гримасу лютой радости: — Ты!.. Думал унизить бога? Я зрел грядущее! Ингвар ощутил холодок по всему телу. Ясень словно стал выше ростом, в нем чувствовалось присутствие силы большей, чем человеческая. И раны будто затянулись, он выглядит сильным, ярым и просветленным, будто из его черепа сквозь блестящие восторгом глаза смотрит сам славянский бог. Даже голос стал нечеловечески мощным, громадным. — И что же ты узрел? Ингвар старался держать голос насмешливым, но тот все равно дрогнул. Хуже того, его замешательство заметили дружинники. Ясень выкрикнул так, что его услышали даже за городскими воротами: — Ты... Широкая поляна... два высоких дерева с разных сторон пригнуты вершинками к земле... Тебя за ноги, а веревки крепкие... И-и-и-и-ых!!! Лицо исказилось судорогой восторга. Кулаки сжались, он дергался, рубил веревки, пригибающие вершинки деревьев к земле, задирал голову, видел как взметываются, унося взвысь привязанного за ноги человека, одну ногу в одной вершинке, Другую — в другой. Дернулся, подпрыгнул, высунув язык, ловил падающие сверху струи крови. — Я буду жить, — сказал он вдруг ясным голосом. — Мне стоит жить. Он повернулся и потел в терем, переступая через павших. В дверном проеме повернулся. Глаза его полыхали, как две утренние звезды. — Потому что я зрел того, кто привяжет тебя! — и в страшном молчании добавил. — Это был я. Совершенно раздавленная, она поднималась в свою светлицу. На лестнице и в коридоре были брызги крови, следы схватки, перевернутая и порубленная мебель, но больше всего крови осталось внизу, где Ясень встретил напавших. У дверей своей комнаты она повернулась к дружинникам: — Мне надо переодеться. Воины переглянулись. Один пожал плечами: — Воевода велел только взять узел. — Но я... в этом платье меня везти труднее, — сказала она с трудом. — Вам же придется возвращаться дольше. Они опять переглянулись. Старший сдался: — Только быстро. Он хотел было зайти следом, Ольха вздрогнула, сказала умоляюще: — Надо ли меня так позорить? Я переоденусь и сразу выйду. — Пусть, — сказал другой воин. Ольха помнила, что воевода называл его Бояном. — Куда она денется! — А вдруг? — Окунь, ты в самом деле веришь, что здешние бабы могут перекидываться кошками? Брехня это. Они все могут. Окунь с сомнением посмотрел на плененную княгиню, она выглядела жалкой и запуганной, губы трясутся, глаз поднять не может, от страха вот-вот пусти лужу. — Только недолго, — предупредил он. — И не бери ничего лишнего. Мы обозов за собой не таскаем. — Только один узел, — повторила она слабым голосом. — Я помню. Она закрыла дверь, отошла, громко топая, вернулась на цыпочках и бесшумно вложила толстый засов в петли. Она княгиня, должна заранее просчитывать разные случаи, даже такие. Рано оставшись без родителей, вынужденно занималась совсем не детскими делами. И сейчас быстро, словно не первый раз убегала от врагов, сменила княжескую одежду на простой наряд своей челядницы, сдернула со стены веревку, завязала конец за ножку ложа, а весь моток выбросила в окно. |
