|
Спустилась легко, хотя последний раз так лазила тайком от родителей лет пять тому. Ветер развевал ее юбку, на миг коснулась стыдливая мысль, что ежели увидят мужчины, застыдят, но тут же холодящий страх высоты стер все лишние мысли. Руки застонали от напряжения, она спускалась и спускалась по бревенчатой стене, наконец ноги коснулись земли. Она была за глухой стеной терема, окна только на третьем поверхе. До крепостной стены оставалось саженей десять, но здесь скакали всадники с обнаженным оружием, бегали голосящие бабы. Похоже, кого-то все же грабили или насильничали, как в любом захваченном городе. Опустив голову и сгорбившись, она пошла, слегка подволакивая ногу, к воротам. Створки не закрывались, убитых уже оттащили на обочину. Конники русов стояли в проеме, придирчиво осматривали выходящих. Бегству, как она поняла, не препятствовали. Ольха, надвинув платок, бочком пошла к воротам. Сердце едва не выпрыгивало, сил едва хватало держать лицо тупым, с глупо раскрытым ртом. — Эй, девка! — крикнул один. — Куда собралась? Она буркнула хриплым злым голосом: — А коров ты мне загонишь? Второй бросил с неудовольствием: — Что ты трогаешь убогую? Грех обижать тех, кого обидели боги. Иди, девка. Как же ты, хроменькая, гоняешь-то скот? — Больше некому, — буркнула она и прошла мимо. Второй крикнул вдогонку: — Я могу поправить ногу... ха-ха!.. и спину выпрямить! Ольха отсчитывала шаги, чувствуя их взгляды. Спину старалась держать такой же согнутой, правое плечо выше левого, а ногу подволакивала. Скорее всего, о ней забыли раньше, чем миновала вороша, но она все шла и шла, загребая придорожную пыль. Лишь смешавшись с растерянной толпой, немало народу на всякий случай убежало через ворота, теперь не знали, куда идти дальше, она ускорила шаг. Деревянная стена тянулась и тянулась, но вот спасительный угол, два шага вправо, теперь от ворот ее не видно. Впереди темнела далекая стена деревьев. Родных, надежных, где знакома каждая тропка. Оглянувшись, Ольха со всех ног по бежала к лесу. Ингвар дважды слезал с седла, вскакивал, ерзал, потел, наконец заорал в бешенстве: — Да где же эти дурни, что с дуба рухнули? Сколько можно собираться? Влад бросил весело: — Бабьи сборы — гусиный век. — Я велел быстро! Влад засмеялся: — Как такое можно велеть? Разве что самому собрать. — Это мысль, — бросил Ингвар свирепо. Он спрыгнул, бегом кинулся через двор в терем. Когда несся вверх, перепрыгивая по три ступеньки, навстречу уже грохотал сапогами растерянный Боян: — Воевода! Она заперлась! Ингвар рявкнул с веселой злостью: — Прекрасно! Выбить дверь. Да так, чтобы вместе с косяком и притолокой. Можно и стену завалить к чертям собачьим. Он заспешил наверх, а Боян кричал в спину: — Окунь уже ломает! Когда Ингвар взлетел как птица на поверх. Окунь тупо бросался на дверь, отступал и снова кидался. Массивная дверь трещала, выгибалась. Окунь глухо взревывал, дышал как загнанный зверь. Вдвоем с Ингваром ударились о дверь, как брошенный катапультой обломок скалы. Боль стегнула в плечо Ингвара, но в следующее мгновение оба влетели в светлицу вместе с сорванной с петель дверью, притолокой и дверным косяком. Окунь еще лежал, распластавшись, как толстая жаба, а Ингвар, перекувырнувшись через голову, в два прыжка оказался у окна: — Убежала! В вопле было столько ярости, что окунь поспешно втянул голову в плечи. |
