На этот раз Катя не ошиблась: это действительно была акула. Явление довольно редкое в этих водах.

– Это ведь не акула, правда? – с надеждой спросила она, но дрожь в голосе и во всём теле выдала её неверие в собственные слова. – Это ведь другой твой друг, да?

Я замотал головой.

– Это акула, – сказал я, не отрывая глаз от приближающегося плавника. – Это акула, девочка. Плыви к берегу, я сам с ней разберусь.

– Нет, нет, – она порывисто схватила мою руку, – я останусь с тобой. Мы умрём вместе.

– Я не собираюсь умирать, – возразил я. – И ты тоже, Катя. Плыви, я догоню тебя.

Она рванула было прочь от меня, но тут же вернулась.

– Ты погибнешь, эта тварь сожрёт тебя, – исступлённо шептала она. – Ну разреши мне остаться с тобой. Милый, хороший мой, разреши, а? – Она просительно заглянула мне в глаза. О, что таилось в серо‑голубой бездне этих глаз! Весь мир – и я в самом центре его. И ещё такая страстная мольба, что я на мгновение дрогнул. Но только лишь на мгновение.

– Нет! – заорал я. – Убирайся отсюда!

Я больше не просил – я требовал. Грубо, напористо, во имя жизни, её жизни. За свою жизнь я не боялся.

Округлившимися от ужаса глазами смотрела она на меня.

– Милый, милый, я хочу, чтобы ты жил.

Я оттолкнул её и повернулся лицом к акуле. Хищник был уже совсем рядом. Я нырнул, нож блеснул в моей руке. Но акула уже наметила свою жертву, и этой жертвой была она, Катя. Ну нет, эта девочка не по твоим зубам! Вот он я, видишь?! Я, а не она!..

Я ринулся наперерез огромной рыбине. Она была не менее двух метров в длину, вокруг неё вился целый сонм мелких рыбёшек, обычно питавшихся остатками кровавого пиршества морского убийцы. Акула перевернулась на спину, тупая морда её раздвинулась, обнажив ряды острых кривых зубов. Смертью пахнуло на меня из её разверстой пасти.

Я видел, как отчаянно молотят по воде голые пятки девушки. Плыви, моя любимая, плыви изо всех сил, я сумею защитить тебя…

Я опередил убийцу. Акула, нацелившаяся на девушку, заметила меня лишь в последний момент. Мой нож вонзился в её упругое тело, потом ещё раз, ещё и ещё. Я кромсал эту чудовищную живую торпеду, кромсал эту холодную, скользкую плоть, кромсал до исступления, до безумия, до беспамятства. Жажда убийства обуяла меня. Убийства во имя любви и жизни любимой.

Акула бешено вертелась на месте, пытаясь достать меня, вода окрасилась кровью хищника, я чувствовал её вкус на своих губах, рука уже устала колоть, но я колол, колол, колол… Длинное, бесконечно длинное брюхо убийцы вплотную скользнуло вдоль моего тела, коснулось его – и словно наждаком сорвало кожу с плеча. Я взвыл от боли и лишь крепче сжал стилет.

Акульи внутренности уже волочились за ней, уже хлестала из дюжины страшных ран холодная рыбья кровь, а сама она билась уже в последней агонии. Уже… Нет, ещё не конец, хищник всё ещё опасен, ещё теплится в её маленьких жадных глазках безумная жизнь, несущая смерть. И я снова и снова вонзал в это тело остро отточенный кусочек стали.

Не знаю, как всё кончилось, помню лишь, как медленно опускалось на дно обмякшее двухметровое тело убийцы. Я барахтался в мутном кровавом тумане, с трудом постигая, что вышел из этой схватки победителем.

Катя! Что с ней? Я должен был убедиться, что с ней всё в порядке.

Я вынырнул на поверхность. Нож я потерял – наверное, он остался в теле акулы. Ну да Бог с ним…

Где же она?.. Мой взгляд тревожно шарил по вздымающимся валам, силясь отыскать в их бешеной круговерти маленькую, бесконечно дорогую мне головку. Ветер свирепел с каждой секундой. Вот‑вот разразится шторм, и тогда море сделает то, что не смогла сделать акула.