Я ему сказал, что вы здесь... Вот как! Этьен Но тут же понял, что последнюю фразу он произнес необдуманно. Он покраснел слегка и торопливо сунул в рот большой кусок омара под соусом. - И что же прокурор сказал вам обо мне? - О, он относится к вам с большим уважением. Он следит по газетам чуть ли не за всеми делами, которые вы расследуете... И именно потому, что он ваш поклонник... Бедный Этьен не знал, как ему выкрутиться. - Он был удивлен, что мой шурин счел нужным побеспокоить такого человека, как вы, ради столь заурядного дела... - Понятно... - Вы не должны обижаться.
Именно потому, что питает к вам глубокое уважение... - А он не добавил, что в результате моего вмешательства дело это может оказаться куда серьезнее, чем оно выглядит сейчас? - Откуда вы это знаете? Вы виделись с прокурором? Мегрэ улыбнулся. А что ему оставалось еще? Кто он здесь?
Всего-навсего гость. Его приняли как нельзя лучше. Вот и сегодняшний ужин-ведь это истинный шедевр местной кухни. Но теперь вежливо, со всевозможными любезностями ему дают понять, что своим присутствием он лишь способен принести вред людям, оказавшим ему гостеприимство. Снова наступило молчание, как тогда, после выходки Гру-Котеля. Мадам Но попыталась загладить неловкость, но сделала это еще более неудачно, чем ее муж:
- Надеюсь, вы все-таки погостите у нас немного? Туман кончится, наверняка подморозит скоро, и вы сможете с мужем поездить по окрестностям... Не правда ли, Этьен? Какое было бы для всех облегчение, если бы Мегрэ как воспитанный человек не обманул их ожиданий и ответил примерно в таком духе: "Я очень тронут вашим гостеприимством и с радостью провел бы у вас несколько дней, но, увы, долг службы призывает меня в Париж. Во время отпуска я, возможно, побываю в ваших краях, а сейчас, поверьте, я сохраню наилучшие воспоминания..." Но Мегрэ ничего не сказал. Он молча продолжал есть. В душе он обзывал себя скотиной: ведь все в этом доме так милы, так гостеприимны. Возможно, на их совести и лежит смерть Альбера Ретайо, но ведь он обесчестил их дочь, как принято выражаться в их кругу. И потом, разве мадам Ретайо - а она ведь мать! - ропщет? Разве не она первая находит, что все к лучшему в этом лучшем из миров? . Эти люди-сколько их: трое, четверо, больше? - изо всех сил стараются сохранить свою тайну, и само присутствие здесь Мегрэ, должно быть, является мукой, ну хотя бы даже для мадам Но. Ведь когда они провели в гостиной четверть часа вдвоем, она под конец от ужаса готова была разрыдаться. Проще всего было бы сделать вот что: завтра утром уехать. Как благословляла бы его вся семья, как со слезами на глазах благодарил бы его в Париже следователь Брежон! Так почему же Мегрэ не хочет уезжать? Только из любви к истине? Нет, этого он, пожалуй, не решился бы утверждать, глядя кому-нибудь прямо в глаза. Он не хочет уезжать потому, что здесь Кадавр. Со вчерашнего вечера Мегрэ потерпел уже несколько неудач по вине этого самого Кадавра, который не удостоил своего бывшего коллегу даже взглядом. Он шнырял повсюду, не обращая на Мегрэ никакого внимания, словно Мегрэ вообще не существовал или уж во всяком случае не был опасным соперником. Там, где успел побывать Кадавр, как по волшебству, улетучивались все свидетельские показания: люди или тут же все забывали, или просто отмалчивались, а единственное вещественное доказательство - кепка - как в воду канула.
Наконец-то после стольких лет этот неудачник, завистник, этот недотепа взял реванш. - Вы о чем-то задумались, комиссар? Мегрэ вздрогнул. - Нет, просто так... Простите... Иногда на меня находит... Он сам не заметил, когда положил себе полную тарелку жаркого, и теперь смутился. Мадам Но, чтобы ободрить его, тихо сказала:
- Хороший аппетит гостя-лучшая награда хозяйке, - и, улыбнувшись, добавила:
- Месье Альбан не в счет. Ему все равно, что есть. |