|
И тут уж вредителю Жухлицкому не помогут ни Кудрин, ни друзья–приятели в Баргузине: драга слишком хорошо известна во всех советских организациях вплоть до Центросибири, и ее утопление вызовет конечно же шум и меры чрезвычайные. Что делать? Где выход? Немедленный побег? Но куда б ни направить стопы, а все равно Баргузина, Верхнеудинска и Читы не миновать, потому что в тамошних банках и отделениях банков у него лежат солидные вклады, на которые по срочному сигналу Турлая, его свинячьего Таежного Совета и окружного инженера в любой момент может быть наложен арест.
Аркадий Борисович сокрушенно покачал головой. Каким все же хождением по лезвию ножа было его вот уже почти годовое существование под властью большевизма: пустяковая ошибка, маленький просчет — и все благополучие, может, даже сама жизнь оказались под угрозой. А он, недоумок этакий, еще колебался, уезжать за границу или не уезжать!.. Все это время, нервно расхаживая по кабинету, Жухлицкий ни разу не подошел к окну, словно безотчетно чего–то опасался. Когда ему это пришло в голову, он раздраженно фыркнул и нарочно остановился у окна. Впрочем, смотреть там было не на что — глухая темень — равно как и опасаться,— его, стоящего в освещенном прямоугольнике, вряд ли кто сейчас мог видеть. И тут он вдруг подумал, что не себя же самого показывать выставился он в окно, а взглянуть в сторону лежащей на дне драги, и сделал это не по своей воле, а опять–таки как бы безотчетно. Выходит, он поступил вполне в соответствии с утверждением о том, что убийцу неодолимо тянет к месту его преступления. Аркадий Борисович фыркнул вторично. Вот уж чего–чего, а собственноручного убийства он никогда не совершал, но сейчас, кажется, готов и на это. Тут в голове его мелькнула некая мысль. Смутная вначале, она по мере размышления обрела ясные очертания, обросла подробностями и очень быстро превратилась в законченный план действий. Аркадий Борисович еще раз прошелся по кабинету, продумывая все до конца, потом остановился и внимательно, словно видел его впервые, оглядел Бурундука. – Так,— проговорил он.— Посиди пока здесь. Наверно, мы с тобой кое–куда поедем. С этими словами он поставил перед Бурундуком бутылку шустовского коньяка, в которой оставалась почти половина, и вышел из кабинета. У Сашеньки еще горел свет. В последнее время она забросила чувствительные романы и увлеклась рукоделием. Жухлицкий отдавал должное безропотности и терпению, с каким она переносила смертельную скуку нынешней чироканской жизни, и мысленно не раз давал себе слово с лихвой отблагодарить ее когда–нибудь за все. – Аркадий Борисович! — радостно вспыхнув, она вскочила с места. – Вот и славно, что ты еще не спишь, душа моя,— он отечески поцеловал ее в лоб и присел к столу.— Подай–ка мне бумаги и чернил. Он положил перед собой чистый лист, прищурясь, с секунду глядел на огонек свечи, затем твердым почерком начал быстро и уверенно писать.
В Комиссариат труда и промышленности Центросибири владельца и управляющего приисков в Золотой тайге А. Б. Жухлицкого
ЗАЯВЛЕНИЕ С глубоким беспокойством сообщаю, что среди рабочих Чироканского прииска возобладало течение в пользу захвата находящейся здесь драги. Ввиду весьма значительной ценности этого механического устройства и сложности машин, таковой захват может окончиться гибелью предприятия. Предотвратить катастрофу может своевременное телеграфное оповещение Центросибирью приискового рабочего комитета о распоряжениях Совнаркома относительно национализации золотопромышленности. Убедительно прошу известить меня, считает ли Комиссариат возможным непосредственную посылку таковой телеграммы приисковому рабочему комитету. В зависимости от этого я буду планировать дальнейшую работу Чироканского и других принадлежащих мне приисков в Золотой тайге. |
