– А обедать?

– Успеешь. Дуй за бельем!..

– Таня! К телефону! Очень приятный иноземный акцент.

– Алло! Эдик?

Я столько раз бывала у него на выставке, в его шведском отделении, что буквально физически увидела его сидящим в конторке у телефона. На столе стоят банки с «Туборгом», валяются какие-то записи, каталоги. Тут же сидят Гюнвальд, Кеннет и Бенни – его сослуживцы. Я слышала их шведскую болтовню, видела через широкое окно часть выставки, уйму нашего ленинградского народа, бродящего между экспонатами. Почти все держали в руках рекламные листовки и фирменные проспекты.

– Таня? Это я – Эдвард. Ты сказала про нас маме?

– Конечно! Она очень-очень рада!

– Я должен ей сделать визит.

– Конечно!

Тут заорал Гюнвальд, вырывая у Эдварда трубку. Но мой тихий Эдик сказал мне: «Момент, Таня», прикрыл трубку ладонью и что-то жестко проговорил краснорожему Гюнту. Тот даже опешил от неожиданности. Но потом все свел к шутке и оглушительно расхохотался. Встревоженные Бенни и Кеннет вытащили его из конторки. Эдвард сказал:

– Я тебя очень люблю, Таня. Сегодня я позвоню в консульство и узнаю все про ваши и наши формальности.

– Хорошо. Целую тебя.

– Спасибо, – он помолчал и осторожно положил трубку.

Тут же помчалась минутная стрелка, неторопливо двинулась часовая. Снова покатились мои рабочие сутки.

– Больные, сдавайте термометры! Что там у нас с температурой?.. Подставляем попочку… Замечательно! Держи ватку, держи…

– Тань, а Тань!.. Пока тебя не было, Иван Афанасьевич трое суток стонал, никому спать в палате не давал. А сегодня – огурец! Он в тебя влюбленный. Гы-ы!..

– Во, дурак! Болтает тут!.. Не слушай, Танечка…

– Я вас тоже очень люблю, Иван Афанасьевич. Вот эту таблеточку… Запить теплой водичкой. Если что – зовите. Ладно?.. Ляля! Что это за влажная уборка? Все сначала! Из углов – чтобы не соринки! Почему «утки» с мочой стоят? Вынеси немедленно, и – «ежиком» с горячей мыльной водой. Не халтурь!.. Господи, хоть бы сегодня по «скорой» никого не привезли!.. Миленькие мои больные и выздоравливающие! Через пять минут выключаю телевизор и – отбой!

– Танюша, чай будете с нами пить?

– Обязательно, Владимир Александрович! Вот только свет в палатах выключу…

– Таня, вот…

– Батюшки! Откуда такие цветы потрясающие?!

– Это тебе. Мама принесла.

– Ну, спасибо, кавалер ты мой маленький! Дай я тебя поцелую…

– Тань, иди чай пить!

– Иду.

Когда я вошла в ординаторскую, наше традиционное ночное чаепитие было уже в разгаре. Негромко пел Высоцкий из магнитофончика (Лялька с собой на дежурство таскает), сидел наш молодой доктор Владимир Александрович, Нинка – медсестра с соседнего поста, и вторая санитарка – старуха Сергеевна.

На столе – чайник электрический, пироги с капустой, коржики, колбаска по два двадцать, помидорчики-огурчики… Каждый, кто идет на сутки, обязательно из дому что-либо тащит.

Вошла я в ординаторскую, и силы меня покинули. Колпак крахмальный с головы стянула, туфли скинула и пошлепала босиком.

– А кто в лавке остался? – спросил наш доктор.

– А никого, – ответила Нинка. – Все дрыхнут. Тяжелых нету.

Достала я свою старую сумку, вытащила бутылку яичного ликера «Адвокат», пачки «Данхилла», «Ротманса», «Пелл-мелл» и две плитки швейцарского шоколада.

– Гуляем, ребята!.. – сказала я и рухнула на топчан.