– Я тебя умоляю!

– Это ты потом прокурора будешь умолять, а меня не надо.

– А ты по какой статье ходишь?

– А для меня статья не придумана. В нашем государстве это социальное явление отсутствует. Понял, дядя?

Смеется, сукин сын:

– Тогда, может, телефончик оставишь?

– Не по Сеньке шапка, – говорю. – Тут тебе ни «деревянных», ни «зеленых» не хватит. Без штанов останешься. Чао, бамбино! Сорри…

И домой пошла…

В квартире темно. Мы в белые ночи всегда задергиваем плотные шторы.

Сижу на кровати у мамы и совсем не вижу ее.

– Я замуж выхожу, ма… – шепотом говорю я.

– Слава богу. А за кого? – Тоже почему-то шепотом спрашивает мама. Она еще в полусне.

– За Эдика. Эдвард Ларссон.

– Это такой высокий?

– Нет. Высокий – Гюнт. А это – Эдик. Он заезжал как-то за мной, помнишь?

– Как мы тут все поместимся?..

– Я у него жить буду, в Швеции.

– Боже мой! – тихонько прокричала мама. – А я?!

И зажгла свет у кровати. Сидит в своей старенькой пижамке, всклокоченная, худенькая. Руки у подбородка сцепила, а в глазах такая тоска, такой ужас…

Поспать ни минутки не удалось. Мама вздрючилась, взвинтила меня, бросилась готовить мне завтрак. Я накинула домашний халатик, стала делать завтрак для нее, вырывать из ее рук чайник, спички…

Колготимся по кухне, сталкиваемся то у плиты, то у холодильника, то у раковины.

– А что ты видела в своей жизни? – кричу я ей. – Папочку-кобеля, зарплату – сто сорок?! Кооператив однокомнатный!? Это – жизнь?

– Почему, почему ты ушла из института?! – кричит мама и обжигается о раскаленную сковородку.

Я хватаю ее руку, сую под струю холодной воды и приговариваю:

– Потому что я каждое утро в институт на трамвае ездила и объявления в вагоне читала: «Третий автобусный парк… Курсы водителей… Обучение – четыре месяца. По окончании – зарплата от трехсот рублей и выше.» А мне нужно было пять лет учиться, чтобы потом сто десять зарабатывать. Да пошел он, этот институт, знаешь, куда?! Много тебе твой институт дал!

– Да, много! – вырывается от меня мама. – Я детей воспитываю и учу!

– Это они тебя учат и воспитывают! Положи тарелку на место, я сама все сделаю!..

Потом (я уже была одета в джинсы и какую-то майку-расписуху, а мама с забинтованной рукой причесана и чуть-чуть успокоена) мы сидели за нашим крохотным столом и завтракали.

– Хочу свой дом, свою машину!.. Хочу зайти в магазин и купить ту шмотку, которая мне нужна, а не переплачивать фарцовщикам втридорога!.. Хочу мир увидеть! Разные страны… И не по телеку, не в программе «Время», не в «Клубе кинопутешествий». Своими глазами, своими руками пощупать, а не слушать наших телекомментаторов. Они там по пять лет прокантуются – поленом не вышибешь, – а потом возвращаются в Союз и начинают поливать все на свете!.. А сидя здесь, на этой кухне, я хрен что увижу! Но у меня тоже кое-что есть другое, ма! Поверь мне. Я – женщина. Так почему бы мне…

– Но, Танька!.. Доченька! Это же – торговать собой…

– Правильно, – уже спокойно сказала я. – Правильно, мам. Ну, кто не торгует собой? Кто не стремится подороже продать свою профессию, свой талант? Кто не хочет получать вознаграждения за свои достоинства? Писатель торгуется с издательством, у художника покупают его картину, конструктор получает гонорар за изобретение…

– Но книги, изобретения, живопись приносят народу счастье! Физическое и духовное…

– Во, во! – разозлилась я.