|
Только мы вдвоём. – Его глаза снова наполняют слёзы. Должно быть, это самый сентиментальный автомеханик на всём Западном побережье. – Только мы вдвоём, – повторяет он, и за нежностью в его голосе, которую вызывает любое упоминание его жены, я слышу нотку отчаяния. – Я догадываюсь, что с детьми сложно сорваться с места только вам двоим. – Мы никогда отсюда не вырвемся. Никак, никоим образом. Возможно, я представляю в его глазах что-то большее, чем там есть, но подозреваю, что эти последние непролитые слёзы настолько же горькие, как и солёные. Когда я запиваю пару «НоуДоз» содовой, он говорит: – И часто ты так встряхиваешь свой организм? – Не часто. – Если ты будешь делать это часто, сынок, ты наверняка схлопочешь себе кровоточащую язву. Слишком много кофеина выедает стенку желудка. Я запрокидываю голову назад и осушаю содовую несколькими длинными глотками. Когда я выкидываю пустую банку в ближайшую урну, Донни говорит: – Как тебя зовут, мальчик? Голос тот же, но тон отличается. Его приветливость улетучилась. Когда я встречаюсь с ним глазами, они всё ещё голубые, но становятся немного стальными, чего я не замечал до этого, новая прямота. Иногда неправдоподобная история может показаться слишком неправдоподобной, чтобы быть ложью, и по этой причине она ослабляет подозрение. Так что я выбрал: – Поттер. Гарри Поттер. Его взгляд такой же острый, как игла у детектора лжи. – Это звучит настолько же правдоподобно, как если бы ты сказал: «Бонд. Джеймс Бонд». – Ну, сэр, это имя, которое я получил. Мне оно всегда нравилось до книг и фильмов. Когда примерно в тысячный раз кто-то спросил меня, правда ли я волшебник, я начал мечтать о том, чтобы моё имя стало любым другим, как Лекс Лютор[22] или какое-нибудь ещё. Дружелюбная и общительная манера Донни на мгновение сделала «Уголок Гармонии» почти таким же добрым, как Пуховая опушка[23]. Но теперь воздух пахнет солёным морем меньше, чем разлагающимися водорослями, блеск бензоколонки кажется таким же неприятным, как освещение комнаты для допросов в полицейском участке, и когда я смотрю ввысь на небо, то не могу найти Кассиопею или другое созвездие из тех, что знаю, как будто Земля отвернулась от всего, что привычно и утешительно. – Итак, если ты не волшебник, Гарри, то каким родом занятий, говоришь, ты занимаешься? Не только его тон отличается, но также и дикция. И у него, кажется, начались проблемы с кратковременной памятью. Возможно, он отмечает моё удивление и верно предполагает причину этого, потому что говорит: – Да, я знаю, что ты сказал, но подозреваю, что это далеко не всё. – Извините, но повар – это всё, сэр. Я не мальчик со многими способностями. Его глаза сужаются в подозрении. – Яйца – развали и растяни их. Сердечные дранки. Я, как прежде, перевожу. – Подать три яйца вместо двух – это растянуть их. Развалить их – означает взболтать. Сердечные дранки – тост с дополнительным маслом. С глазами, сжатыми до щёлок, Донни напоминает мне Клинта Иствуда[24], если бы Клинт Иствуд был на восемь дюймов ниже, тридцать фунтов тяжелее, менее красивым, с присущим мужчинам облысением и со скверным шрамом. Он делает из простого утвердительного тона угрозу: – «Гармонии» не нужен ещё один повар блюд быстрого приготовления. – Я не устраиваюсь на работу, сэр. |
