— Он потерпит! — заявил твердо заботливый родитель. — Кассиус терпел — и этот твой потерпит.

О да, я знала историю великой чистой любви тети Эшли и дяди Кассиуса. Я искренне восхищалась ими… и совершенно не хотела повторять этот подвиг!

— Папа, он-то, может, и потерпит, а я?! И вообще, я в тебя! У меня темперамент! И… эти… потребности… они не только у мужчин! Ты сейчас наговоришь всякого моему жениху, и мне семь лет мучиться! Да ни за что!

Папа пошел красными пятнами и растеряно переводил взгляд с меня на Брена. Паук хохотал уже открыто в голос, даже всхлипывая.

— Ребенку только семнадцать лет исполнилось! — причитал отец, хватаясь то за сердце, то за голову.

О да, каждый мужчина раскрепощен в том, что касается интимной жизни. Пока речь не заходит о его драгоценной обожаемой дочери. Ну разве это справедливо? И как это вяжется с равноправием?! Да и я-то претендую не на каких-то там непонятных мужчин, а на одного, конкретного, любимого! И другого не надо! Так в чем проблема-то?!

Еще Брендон потешается, мерзавец! Как будто ему понравится семь лет за руку держаться! Ну да, вот конкретно сейчас мне пока ничего такого не хочется… Но это ведь изменится! И куда быстрей, чем хотел бы папочка. Паук укоризненно посмотрел на меня и покачал головой, словно бы осуждая. Я нахмурилась в ответ. Тоже мне ангел небесный. Вряд ли они с Эвелин блюли целомудрие и обсуждали поэзию! А теперь ведет себя так, словно я только за свои интересы радею!

Я все же налила папе воды, которую тот глотал быстро и жадно. Ну, отец с трудом привык к мысли, что дочь у него вообще есть, и мне думалось, что и с тем фактом, что дочь практически взрослая, он тоже будет долго смиряться. Главное, чтобы действительно сердце не прихватило.

— Дядя Дэн, нет у нее пока никаких потребностей, — начал успокаивать моего родителя Брен, предусмотрительно не приближаясь. — Но скоро появятся.

Папа недобро зыркнул на Паука, и тот покачал головой.

— Нет, не из-за меня. Просто появятся. Наверное, генетика… Уж поверьте, теперь я точно знаю, что творится в голове Джейн.

Отец заставил себя дышать глубоко и размеренно, смиряясь с такими шокирующими новостями. Он ведь отлично знал, что все и так решено, разорвать запечатление невозможно, мы с Брендоном друг без друга уже не сможем.

Папа отодвинул в сторону опустевший стакан и внезапно спросил у Брена:

— Тебе не страшно? Теперь у тебя нет ничего, что можно назвать только твоим, даже мыслей. Ты не жалеешь, мальчик? Вы ведь скованы до самой смерти.

Брендон как-то по-особенному улыбнулся и покачал головой. Мне показалось, что ему теперь известна великая тайна, которую я не пойму никогда, несмотря на то, что у нас теперь и душа одна на двоих.

— Нет, дядя Дэниэл. Это самое большое счастье — быть не одному. До самой смерти.

И все мое раздражение словно смыло морской волной. Осталась только незамутненная ничем любовь, спокойная, светлая, как воды широкой реки, текущей через равнину.

Как же хорошо, что я не дала Брену сбежать. Сколько бы я потеряла, не будь он со мной.

Мы смотрели друг другу в глаза и, кажется, ничто в мире больше не было важным.

А папа выглядел таким печальным…

На следующий день «любимого всеми» дядюшку Ларсона под охраной отправляли из замка. О, как прямо он держался, проходя по брусчатке двора. Это был его финальный выход, кульминация. И пусть министр и проиграл, однако он собирался сохранить свое величие.

А я? Что я? Просто прорывалась к родственнику через толпу глазеющих студентов и преподавателей, таща за собой на буксире еще ничего не понимающего Дина. В моей же душе клокотала жажда мести, самой страшной для Ларсона мести, какую только я была способна придумать.