— Это было жестоко! — сказала тогда Джакоба.

— Но это несравнимо лучше, чем второй несчастливый брак! — ответил доктор.

— Наверное, вы правы, — вынуждена была согласиться с ним Джакоба.

И все же она считала, что та женщина поступила бессердечно, ибо поставила графа в дурацкое положение. В такой ситуации любой мужчина почувствовал бы себя ущемленным.

— Наверное, дело в том, — рассуждал доктор, — что хоть шотландцы — люди сильные и заслуженно слывут прекрасными воинами, в то же время они крайне чувствительны.

Джакоба ничего не ответила.

Она не сказала доктору Фолкнеру, что ее мать носила в девичестве фамилию Маккензи. Теперь она сама себе удивилась, признавшись в этом женщинам в деревне.

Девушке не приходилось гордиться своей шотландской кровью: ее мать убежала от родителей. Она никогда не видела своего деда, зная о нем только по рассказам матери.

Именно из-за него, ярого сторонника короля Якова, она и получила свое имя — Джакоба. Однако он даже не знал о том, что его дочь назвала внучку дорогим для него именем. Когда она сбежала с англичанином, он пришел в ярость и, порывая отношения с дочерью, написал ей:

«Я больше не считаю тебя членом нашей семьи. Ты опозорила наше имя и запятнала родословную. Это пятно стереть нельзя. Я больше никогда не произнесу твоего имени, и ты больше не имеешь права считаться моей дочерью».

— Как он мог написать такие жестокие слова? — спросила Джакоба, когда мать показала ей это письмо.

— Я долго плакала, — ответила миссис Форд. — Но потом поняла, самое главное то, что твой отец любит меня, а я его.

И напоследок она сказала:

— Мне посчастливилось найти единственного человека в мире, с которым мы составляем одно целое. И я молю Бога, милая моя девочка, чтобы ты, когда вырастешь, нашла такое же счастье.

«Похоже, маменькины молитвы не услышаны», — печально думала Джакоба.

Она повернулась и пошла обратно к замку.

Когда она вошла в спальню графа, Ангус радостно вскочил. Девушка понимала, что камердинеру скучно сидеть со своим господином, который не приходит в себя.

— Большое вам спасибо, Ангус, — сказала Джакоба.

Спаниели улеглись у кровати, на свое постоянное место.

Джакоба посмотрела на графа, пытаясь обнаружить какие-то перемены в его состоянии. Ну конечно, он шевелился: его рука лежала теперь поверх одеяла.

Она осторожно прикоснулась к его пальцам: холодно ли ему, нет ли у него жара? Ощутив ее прикосновение, граф открыл глаза.

— Кто… вы?

От звука его голоса Джакоба вздрогнула, еще больше ее испугал сам вопрос. А что, если услышав ее ответ, он придет в ярость? Ему сейчас это может лишь повредить.

— Я помогаю доктору Фолкнеру ухаживать за вами, пока вы не поправитесь, — вымолвила она наконец.

Граф пристально смотрел на нее.

— Я… раньше вас видел?

Джакоба кивнула.

— Да, видели. Но не надо сейчас об этом думать. Просто постарайтесь снова заснуть.

— Я проснулся… Я… долго… спал?

— Сегодня — четвертый день.

Воцарилось молчание, но граф не закрыл глаза.

Джакоба колебалась — следует ей остаться или уйти, но тут граф заговорил снова:

— Браконьеры… меня ударили… и что-то воткнулось мне… в плечо.

— Они совершили настоящее преступление! — взволнованно сказала Джакоба. — Но вы уже почти здоровы, так что постарайтесь об этом забыть.

Опять повисло молчание, а потом граф прерывисто произнес:

— Я не желаю… чтобы на реке… были браконьеры!

— Я уже говорила вам, — терпеливо ответила Джакоба, — что двое ваших людей там дежурят.