|
Скажу без утайки, она увесистая. Там много славной снеди, а по тому, как она украшена и все такое прочее, можно смекнуть, что леди, снаряжавшая эту корзинку, уделила ее содержимому не меньше внимания, чем внешнему виду. Может, вас заинтересует, что я улавливаю запах жареного цыпленка. Ну и, - закончил он, - сколько же вы даете?.. - Доллар, - произнес кто-то, а кто-то другой незамедлительно поднял сумму до двух долларов, а потом кто-то из задних рядов назвал два с половиной. - Два с половиной, - повторил Джордж Дункан удивленно и обиженно. - Вы что, в самом деле намерены остановиться на двух с половиной? Ну знаете, если бы корзинка шла на вес, и то это было бы просто даром. Что? Я, кажется, слышу... Кто-то предложил три доллара. Джордж ухитрился, выбивая из толпы по пятьдесят центов и по четвертаку, поднять торг до четырех семидесяти пяти и, наконец, стукнул молотком, продав корзинку за эту цену. Я вглядывался в лица. Они были дружелюбными, люди от души развлекались. Люди проводили вечер в компании соседей, и им было уютно в этой компании. Сейчас они сосредоточились на распродаже корзинок, а позже у них будет время поболтать, и я знал заведомо, что никто не поднимет никаких обременительных тем. Они будут толковать об урожае, о рыбалке, о новой дороге, насчет которой говорили уже лет двадцать, если не больше, но разговоры так ни к чему и не привели и самое время было начать их сызнова. Они разберут по косточкам последний скандальчик (уж какой-нибудь скандальчик произошел обязательно, хотя почти наверняка пустяковый), обсудят проповедь, которую священник произнес в минувшее воскресенье, помянут старичка, который недавно умер и которого все любили. Посудачат обо всем понемногу, а потом разойдутся по домам, разойдутся не спеша, наслаждаясь мягким весенним вечером. Конечно, у любого из них есть свои маленькие тяготы, есть и проблемы, касающиеся округи в целом, но никто из них знать не знает исполинского груза вселенских забот. “И как же это здорово, - повторил я себе, - очутиться в местечке, где нет неотвратимых и жутких вселенских забот..." Кто-то дернул меня за рукав, я волей-неволей обернулся - и, разумеется, это оказалась Линда Бейли. - Тебе стоило бы вступить в торг, - шепнула она. - Сейчас пойдет корзинка, приготовленная дочкой пастора. Дочка, скажу тебе, прехорошенькая. Тебе будет приятно с ней познакомиться... - А откуда вы знаете, - не утерпел я, - что это ее корзинка? - Знаю, и все, - отрезала она. - Не спорь, торгуйся. Цену уже подняли до трех долларов, я назвал три с половиной, и тут же с дальнего конца комнаты послышалась цифра четыре. Я бросил взгляд в ту сторону - там, прислонясь к стене, рядком стояли три юнца лет по двадцать с небольшим. Обнаружилось, что все трое в свою очередь пялятся на меня и ухмыляются неуклюже, но, как мне почудилось, очень неприязненно. Рукав дернули снова. - Давай торгуйся, - настаивала Линда Бейли. - Это младшие Болларды, а третий из Уильямсов. Хулиганье паршивое. Нэнси просто умрет, если ее корзинка достанется кому-то из них троих. - Четыре пятьдесят, - произнес я не думая, и Джордж Дункан на возвышении подхватил: - Четыре пятьдесят! Кто скажет пять?.. - Он обращался к троим у стенки, и один из них сказал пять. - Значит, пять, - пропел Джордж. - А может, кто-нибудь даст шесть? Он смотрел прямо на меня, но я покачал головой, и корзинка ушла за пять. - Почему ты отступился? - Линда Бейли взъярилась так, что шепот перешел в ржание. - Надо было продолжать, раз начал. - Еще чего! - заявил я. - Я приехал сюда не для того, чтобы в первый же вечер помешать какому-то юнцу купить корзинку, на которую он позарился. |
