|
- Я приехал сюда не для того, чтобы в первый же вечер помешать какому-то юнцу купить корзинку, на которую он позарился. Может, тут замешана его подружка. Может, она намекнула ему заранее, как отличить ее корзинку... - Да говорю тебе, Нэнси вовсе не его подружка! - Линда Бейли не скрывала своего негодования. - У Нэнси нет никакого парня. Она будет просто оскорблена. - Вы сказали, это Болларды. Те самые Болларды, что живут на нашей прежней ферме? - Они, они самые, - подтвердила она. - Старики вполне приличные люди. Но эти их два сыночка! Вот уж навязли в зубах! Девчонки от них врассыпную. На танцах они завсегдатаи, но то и дело грязно ругаются и постоянно пьют... Я опять бросил взгляд на троицу в дальнем конце комнаты. Они по-прежнему наблюдали за мной, и к их лицам приклеились ухмылки злобного триумфа. Я только что явился в Пайлот Ноб, я был чужак, а они меня обставили, переплюнули в споре за корзинку. Несусветная глупость, если разобраться, но в крошечных поселках, как этот, маленькие триумфы и маленькие обиды часто вырастают в масштабах. "Боже, - подумал я, - и угораздило же меня напороться на эту Бейли! От нее всегда были одни неприятности, и в этом смысле она ни капельки не изменилась. Вечно совала нос не в свои дела, и уж сунет - добра не жди..." Корзинки расходились одна за другой, осталось всего несколько штук. Джордж начал уставать, темп торгов снизился. Мне подумалось, что надо бы все-таки купить корзинку. Хотя бы для того, чтоб показать, что я не чужак, а местный, вернувшийся в Пайлот Ноб с намерением пожить здесь, сколько получится. Я огляделся по сторонам - Линда Бейли куда-то делась. Более чем вероятно, обозлилась на меня и отошла прочь. Однако, едва подумав о ней, я ощутил мимолетную вспышку гнева. Какое у нее было право требовать, чтобы я защищал дочку священника от невинных - а если не невинных, то по крайней мере бесперспективных - ухаживаний какого-то деревенского увальня! На столе оставалось всего три корзинки, и Джордж выбрал одну из них. По размеру она была вполовину меньше многих проданных ранее и украшена довольно скромно. Подняв ее над головой, он завел очередную арию аукциониста. В торг включились двое или трое, цена достигла трех с половиной долларов, а я дал четыре. Кто-то от дальней стенки сказал - пять, и когда я взглянул туда, то снова увидел троицу. Они ухмылялись, как мне показалось, с нарочитой злобой, как мог бы ухмыляться клоун, разыгрывающий злобу. - Даю шесть, - сказал я. - Семь, - откликнулся средний из троицы. - Семь! - повторил Джордж ошарашенно, поскольку это была наивысшая сумма, названная за вечер. - Я услышу семь с половиной, а может, кто-нибудь даст восемь? Какое-то мгновение я колебался. Нет, положительно первые несколько ставок были предложены другими, а не троицей у стенки. Они вступили в торг только после меня. Я понял, что они намеренно издеваются надо мной, и от меня не укрылось, что все присутствующие также это поняли. - Восемь? - переспросил Джордж, не спуская с меня глаз. - Слышу ли я цифру восемь? - Не восемь, - ответил я. - Пусть будет десять. Джордж поперхнулся. - Десять! - закричал он. - А может, одиннадцать? - Он перевел глаза на троицу у стены. Те ответили мрачными взглядами. - Одиннадцать, - повторил он. - Теперь одиннадцать. Если уж поднимать, то на доллар и не меньше. Даете одиннадцать?.. Одиннадцать ему не дали. Когда я вышел вперед расплатиться и получить свою корзинку, я покосился в направлении дальней стенки. |
