Я бы тоже это предложил, если б она дала мне время додумать.

Мы уговорили малышей лечь в постель, пообещав им, что оставим им записку о том, как все вышло, чтобы они узнали это как только проснуться утром или даже ночью, если они проснутся среди ночи, и потом мы, старшие, занялись этим делом.

Я ждал у задней двери: Дикки должен был подкараулить момент, когда дядя будет выходить из дому и сбросить с лестницы мраморный шарик, чтобы я услышал и выбежал — обежав вокруг дом я как раз перехватил бы дядю на крыльце.

Это похоже на засаду, но будучи разумным и предусмотрительном человеком вы должны понять, что мы не могли попросту спуститься вниз и обратиться к дяде прямо в холле на глазах у отца: — Папа очень скверно накормил вас сегодня, но если вы согласитесь пообедать с нами, мы покажем вам, что такое королевский обед». Право же, это было бы не слишком-то вежливо по отношению к папе.

Итак, папа проводил индейца до двери, выпустил его, закрыл за ним дверь и вернулся в кабинет — вид у него, как говорит Дора, был очень печальный.

Бедный индеец спустился по ступенькам и наткнулся на меня — я поджидал его у калитки. Я вовсе не презирал его за то, что он беден, и я сказал ему «Добрый вечер, дядя» точно так же, как сказал бы если б он собирался воссесть в позолоченной колеснице Богатства, вместо того чтобы месить грязь добираясь пешком до станции (или у него все-таки были при себе деньги на трамвай?)

— Добрый вечер, дядя, — повторил я. Он замер на месте и уставился на меня. Похоже, он не привык, чтобы мальчики так вежливо разговаривали с ним — ведь многие мальчишки бывают так грубы, особенно с престарелыми бедняками.

Я повторил «Добрый вечер, дядя» в третий раз, и он ответил:

— По-моему, вам давно пора быть в постели, молодой человек!

Я понял, что с ним надо разговаривать по простому, как мужчина с мужчиной, и я сказал:

— Вы обедали с нашим папой, и мы нечаяно слышали, как вы сказали, что обед был отвратительный. Мы подумали, что раз вы индеец, вы, наверное, очень бедны, — я не хотел признаваться, что эту позорную тайну мы слышали из его собственных уст — и мы подумали, что вам вряд ли удается каждый день хорошо пообедать. И мы все очень огорчились, что вы такой бедный — так вот, может быть, вы придете завтра и пообедаете вместе с нами, то есть, с нами, детьми? У нас будет очень хороший обед: кролик и печенье и кокосовый орех, и вы не должны обижаться, что мы знаем, что вы бедный, потому что мы понимаем, что честная бедность вовсе не позор и… — я бы мог еще говорить и говорить, но он перебил меня и сказал:

— Клянусь честью! Как вас зовут-то, а?!

— Освальд Бэстейбл, — сказал я (а вы, небось, до сих пор и не догадывались, что эту историю рассказываю я, Освальд).

— Освальд Бэстейбл? Клянусь душой! — пробормотал бедный индеец. — Да, я с радостью пообедаю с вами, мистер Освальд Бэстейбл — с огромнейшим удовольствием. Чрезвычайное любезное, я бы даже сказал — сердечное приглашение, хм. Спокойной ночи, сэр. Я полагаю, вы обедаете в час дня?

— Да, — подтвердил я, — спокойной ночи, сэр.

Я вернулся домой и все рассказал остальным, и мы написали записку и положили ее на столик в комнате малышей:

— Бедный индеец придет к часу. Похоже, он очень мне благодарен.

Мы не стали предупреждать папу, что дядя придет к нам обедать — как я уже объяснял, это могло получиться невежливо. Но Элайзу мы должны были предупредить, мы сказали ей, что к нам придет друг, и все должно быть по правилам. Она, наверное, думала, что придет всего-навсего Альберт, который живет по соседству, но в этот день она была в хорошем расположении духа и согласилась приготовить кролика и даже испекла пудинг с коринкой.