|
Те же кружева, обшитые серебром, украшали манжеты рукавов и отвороты английских сапог из тонкой плиссированной кожи. Черная касторовая шляпа, увенчанная белыми, развевающимися на ветру перьями, покрывала его густые волосы. На поясе его в этот день не было оружия. Зато два пистолета с серебряными рукоятками были засунуты в вырезы вышитой серебром портупеи, которая пересекала его камзол от плеча до бедра, и на которой держалась его сабля. За несколько шагов до группы он остановился. Анжелика попыталась что-то выразить жестом. Колен прорычал: - Не становись впереди меня. Никогда! Вцепившиеся в него испанцы не без труда утихомирили его. Не двигаясь с места, граф де Пейрак продолжал внимательно разглядывать пирата. Слегка склонив голову к плечу, хозяин Голдсборо словно изучал нормандского флибустьера, и Анжелика, глаз не спускавшая со своего мужа, заметила, что взгляд его потемнел. Затем сардоническая улыбка исказила его лицо, исполосованное шрамами, которые от внутреннего напряжения стали еще заметнее. Левой рукой он снял шляпу и приблизился к пленнику. Остановившись перед связанным пиратом, Жоффрей де Пейрак поприветствовал его на восточный манер, прикладывая руку последовательно ко лбу и к сердцу. - Салям алейкум, - сказал он. - Алейкум салям, - машинально ответил Колен. - Привет тебе. Колен Патюрель, король рабов Микнеса, - продолжал граф по-арабски. Колен помолчал, не спуская с него изучающего взгляда. - Я также узнал тебя, - сказал он наконец тоже по-арабски. - Ты Рескатор - Искупитель, друг Мулая Исмаила. Я часто видел тебя сидящим рядом с ним на вышитых подушках. - И я тебя часто видел прикованным или привязанным к виселице на Рыночной площади в компании с разбойниками... - Я и сейчас связан, - простодушно заметил Колен. - А возможно, будешь скоро и повешен, - ответил граф все с той же холодной улыбкой, приводящей в трепет Анжелику. Арабский язык она еще помнила и в основном могла следить за этим поразительным диалогом. Почти столь же рослый, как и Колен, Жоффрей, несмотря на худощавую фигуру, очевидно, за счет вельможной осанки выглядел внушительнее своего массивного противника. Это были две противоположности, два разных мира. Их противостояние грозило взрывом. Установилось глубокое молчание. Похоже, граф обдумывал решение. Внешне он не проявлял каких-либо признаков гнева, даже сдержанного, а во взгляде не было злого блеска. Но Анжелика чувствовала, что более не существует для него. А если и существует, то только как неприятный предмет, который лучше не замечать. Равнодушие или неприязнь? Она не знала. Это казалось ей немыслимым, невыносимым. Пусть бы он лучше ударил ее, убил. Но он выбрал нечто похуже. Своим отношением он как бы нарочно ставил ее в положение женщины, какой ей не хотелось бы быть и какой она не была, в положение опозоренной, нарушившей супружескую верность жены, выкинутой из его сердца и ожидающей рядом со своим сообщником-любовником окончательного приговора. Но даже и это ее не трогало. Безразличны ей были все, кто ее окружал, весь этот спектакль. Она вся была поглощена отчаянным поиском его взгляда, хоть какого-нибудь его жеста, хоть малейшего знака. Теперь, когда он узнал, кто такой Золотая Борода, попытается ли он понять хоть в какой-то мере.., ее слабость?.. Ей хотелось бы набраться смелости и сказать: "Давай объяснимся..." Но она чувствовала, что сейчас он не скажет ни слова. |
