|
А вот дали ли себя одурачить протестанты? Но им ничего другого и не оставалось! Разве что делать вид, что они поверили. Жоффрей де Пейрак решил, что Колен Патюрель достоин управлять вместе с ним его народом, и что между ними нет ничего, кроме дружбы и признательности. И толпе не остается ничего другого, как принять навязанный ей образ. Кто может воспротивиться несгибаемой воле графа де Пейрака? Никогда еще Анжелика не ощущала так явственно его железной руки, которая крепко держала их всех, буквально манипулируя ими по своему произволу. Она испытывала при этом какое-то странное униженное восхищение, в котором не было ни грана теплого чувства, отчего ее страдания были еще более острыми, еще более осознанными. Он дал приказ "графине де Пейрак", даже не взглянув в ее сторону на протяжении всего своего объяснения; и ни разу в его голосе не прозвучали нотки нежности, которые раньше он не умел скрывать, говоря об Анжелике даже с совершенно чужим человеком. Взгляды всех присутствующих обращались то к ней, то к двум мужчинам, стоявшим бок о бок на балконе, и трясущиеся губы Анжелики, растерянность, невольно мелькавшая в ее глазах, все более беспокоили, сбивали с толку людей... Колен, по-прежнему невозмутимый, скрестив руки на груди, продолжал смотреть вдаль поверх голов волнующейся толпы. Его осанка была столь величественна, отличалась таким неподдельным благородством, что его трудно было узнать. Напрасно искали в нем черты Золотой Бороды, разнузданного пирата, вооруженного до зубов виновника кровавых злодеяний. Рядом с ним, как бы защищая и покрывая своим могуществом, стоял граф де Пейрак, с надменным любопытством и чуть заметной улыбкой наблюдая за результатами задуманного им спектакля. - Посмотрите на этих трех, - возопил срывающимся голосом Берн, указывая на Анжелику и двух мужчин, - посмотрите на них! Они нас надувают, обманывают нас, издеваются над нами... Он вертелся как безумный, вне себя от возмущения, а затем сорвал шляпу и запустил ее в толпу. - Да посмотрите же на этих трех лицемеров! Они что-то еще задумали... До каких пор нас будут водить за нос эти люди? Разве вы забыли, какой бесстыдный народ эти католики?! Они пойдут на все, чтобы осуществить замыслы, порожденные их изворотливыми умами идолопоклонников. Это поразительно! Братья, неужели вы согласитесь с этим незаконным решением, с этим смехотворным, оскорбительным приговором?.. Неужели вы согласитесь попасть в зависимость от самого гнусного субъекта, с каким нам когда-либо приходилось сталкиваться? Неужели вы согласитесь принимать в наших стенах этого преступника, этого распущенного типа, которого нам хотят навязать как колониста?.. - А твои преступления. Золотая Борода! - прорычал он, повернувшись в порыве ненависти к Колену. - А твои, гугенот! - ответил тот, наклонившись над балюстрадой и вонзив голубой клинок своего взгляда в глаза протестанта. - Мои руки не испачканы кровью ближних, - возразил Берн надменным тоном. - Как бы не так... Здесь нет никого, чьи руки не были бы замараны кровью ближних. Поищи как следует, гугенот, и ты вспомнишь тех, кого принес в жертву, убил, растерзал, задушил своими собственными руками. Как бы глубоко и далеко ты их ни спрятал, поищи их, гугенот, и ты увидишь, как выплывут на поверхность твои преступления и их жертвы с мертвыми глазницами и заломленными руками. Берн воззрился на него в молчании. Затем пошатнулся, словно от удара молнии, и отступил назад. Громовой голос Патюреля вызвал в нем воспоминания о тайной борьбе, которую вели гугеноты в Ла-Рошели на протяжении более века. |
