А мы, говорю я, мы отказываемся признавать движение истории! Мы приставляем нашего раба к машине, чтобы он без всякой охоты выполнял труд то ли средневекового ремесленника, то ли рабочего переходного периода. Лучше, чем в какое-либо другое время, мы выучились наряжаться в одежды, сброшенные другими, и продолжаем участвовать в странном и лицемерном театральном представлении скорее с какой-то вялой застенчивостью, чем с высокомерной самоуверенностью, решившись закрывать глаза на все особенно неприятное и не обращать внимания на безмолвное движение подлинной истории, происходящее за кулисами нашего театра марионеток.

Несомненно, такое положение — показатель перемены, по-видимому, быстрой и безусловно завершающей один цикл и начинающей другой. Ибо, как ни странно, перед нами общество, культурный слой которого лишен четких собственных черт. Оно дрейфует то туда, то сюда: часть его умов к красоте прошлого, часть — к логичности будущего. И каждая сторона по крайней мере молчаливо верит, что нужно всего лишь пересчитать по головам число своих сторонников и создать союз, который будет править миром наперекор истории и логике, пренебрегая необходимостью, приведшей их к теперешнему состоянию слабости и слепоты. И в то же время под поверхностью этого культурного слоя действует громадная коммерческая система, на которую образованные люди смотрят как на свою служанку и связующую силу общества хотя на самом деле она — их повелительница и разрушительница общества. Потому что по самой своей сущности эта система сулит войны и способна изменить свою природу лишь путем собственной гибели. Человек против человека, класс — против класса, и их девиз: «Я получил — ты потерял». Эта война должна длиться до тех пор, пока не наступит великое преобразование, цель которого — мир, а не война.

А кто же мы, собравшиеся здесь после семи лет достаточно смиренного стремления существовать и хоть что-то делать? Просто ли мы соломинки в океане полусознательного лицемерия, которое зовется цивилизованным обществом? — Нет, надеюсь, не так. Во всяком случае, мы не отрекаемся от уроков истории и не говорим, что вот это плохо, а то хорошо, это нам нравится, а то — нет. Мы говорим — да, то была жизнь, и материальное свидетельство ее — творения наших отцов. Эта жизнь продолжается в вас, хотя вы о ней забыли. На материальные свидетельства о ней теперь мы не обращаем внимания, в будущем же будем разыскивать их. И та необходимость, которая даже сейчас формирует общество будущего и в один прекрасный день провозгласит его, заставляет нас, кроме всего прочего, приложить все усилия, чтобы сберечь их — эти свидетельства жизни прошлого и настоящего. Общество наших дней при всей его анархичности рождает новый социальный строй, частью которого мы должны быть и будем — вместе со всеми теми, у кого хватит мужества принять подлинное и отвергнуть поддельное. И в конце концов наш труд, каким бы безнадежным он иногда нам ни казался, не будет совершенно напрасен. Ибо на что направлены все наши усилия? — На утверждение подлинности искусства, иными словами, на утверждение человеческого счастья. Тенденция коммерческого или конкурентного общества, развивающегося на протяжении более трех столетий, направлена на уничтожение радостей жизни. Но это конкурентное общество развилось наконец так, что все больше и больше приближаются и его изменение и смерть, и предвестием этого можно считать то, что уничтожение радостей жизни начинает представляться многим из нас уже не необходимостью, а явлением, против которого следует бороться.