— Обоих шефов.

— Ну, до Сыча у них руки не скоро дотянутся. Скорее после Храповского за нас возьмутся.

— Не ссы, Дыров, на хрен ты им нужен. «Панцири» сдадут москвичам шефа, с ним пару «борзых», пяток «опекунов», и все будут довольны. Или ты успел в «борзые» записаться?

— Вот-вот, — обрадовался майор Дыров, — даже интересно, кого в «борзые» назначат. Возьмём, например, тебя…

— Меня положь на место.

— Почему? Ты в любимчиках у полковника Храповского. Настоящий адъютант его превосходительства. А ещё в тебя почему-то страстно влюбился один следак из Особой инспекции, я про товарища Конду… Всё, всё, молчу, — дал Андрей задний ход, поймав бешеный взгляд Виктора. — Кстати, слышал я, эта жаба сегодня крупно обделалась.

— Было дело, — с удовольствием подтвердил Неживой.

— Вонища, говорят, на весь зал была, до президиума дошла, до генералов.

— Говну — говново.

— Да ты философ… Конда, конечно, скверная фамилия, не повезло человеку. Говорят, спускался по главной лестнице, как каменный гость… — Дыров посерьезнел. — А если выяснится, кто над ним подшутил?

— Я мечтаю об этом, — спокойно ответил Неживой.

Друг опер хохотнул и потянулся.

«Друг опер…» «Они были друзьями…»

Пустые слова. Основная масса слов ничего для майора Неживого не значила — «честь», «любовь», «благородство», «семейный ужин», «филармония», — нет, ровным счетом ничего. Он признавал скрытые мотивы, сплетение интересов и конечный результат, а также признавал, кроме своей, чужую силу. Что касается Андрюши Дырова… Тот, правда, не обладал физической силой, достойной упоминания, и вообще, выглядел весьма неубедительно. Был он похож на гриб-дождевик, готовый рассыпаться в пыль, только пни. Или, скорее, на грушу, насаженную черенком вниз на сучковатый изломанный прутик. Он брал другим. Андрей был интеллектуалом, книжки читал и даже, если не врал, изредка ходил в театры. Они вместе учились: сначала в школе, а потом, после институтов, вновь сошлись в Главке, вместе росли на дрожжах тамошнего маразма.

К чему это? К тому, что простые майоры Неживой и Дыров могли себе позволить не только шуршать под кустами, выбирая ягодки смысла из трусливых намёков, но и разговаривать друг с другом откровенно…

«Панцирями» назывались сотрудники Второго отдела, коррупционного. Хорошее словечко, о многом говорит. «Панцирь» — значит прикрытие. Как раз на тот случай, когда, к примеру, над хорошим человеком сгущаются тучи, и надо оградить его от непогоды. Или когда хороший человек безнадёжно тонет, и позарез надо, чтобы он не утянул за собой других хороших людей, — коррупционный отдел тут как тут.

Но случаи бывают разные. Сегодня человек — хорош, а завтра вдруг выясняется — плохой! Плесень, гниль, шлак! Что тогда? «Панцири» добросовестно превращаются в могильщиков, что ж ещё…

Никто не знал, в чём этаком провинился генерал-майор Сычёв, начальник питерского РУОПа, однако, по слухам, комиссия из Москвы приехала рыть землю именно под его креслом. Опять же по слухам, проверка, рядящаяся в форму Центрального управления по борьбе с организованной преступностью, на самом деле направлялась представителями местной госбезопасности, имя которым — «сутенеры». И если до Сыча им пока и впрямь было не дотянуться, то полковник Храповский, один из замов, висел на тонкой ниточке.

Интрига была такова: зама пытались поймать на взятке. Подсадной взяткодатель со спрятанным микрофоном сел в автомобиль фигуранта, где и должен был передать деньги.