Поллачек также поддерживает его просьбу. Порядочный человек этот Поллачек. Здесь все порядочные. Кстати, учился я не всегда на «отлично», во втором классе гимназии, помнится, именно по математике мой любимый преподаватель Погань выставил мне «четверку». Как же мне было стыдно!

Двое «порядочных людей» обсуждают задачи, связанные с планируемой на май заграничной поездкой. Одному из них — агенту — предстоит навестить Р. и, если та попросит отвезти записку или письмо, согласиться.

У Р. тем временем появился внук! С оперативной точки зрения важно, чтобы она поддерживала с сыном связь через нашего агента.

Пока агент ездил в Австрию, я сдал выпускные экзамены в гимназии пиаристов. Мне кажется, на наших преподавателей отец производил хорошее впечатление. И я всегда радовался, когда на родительское собрание отправлялся именно он. Наверное, мне хотелось, чтобы преподавателям сквозь призму моего отца легче было разглядеть мою (относительную) талантливость. Ведь стоило им взглянуть на отца, как им становилось ясно, что из меня еще кое-что может получиться. <Кстати, мне вовсе не трудно писать об отце в «прежнем тоне»: достаточно просто вспомнить его. Эту способность я сохранил, хотя был уверен, что потеряю ее.>

[Из рецензии на немецкое издание «Гармонии»: «Дочитывая роман, трудно освободиться от ощущения, что вся эта огромная книга — не что иное, как памятник реальному отцу П. Э., Матяшу Эстерхази, этому интеллигенту, человеку с железной волей (!!!), прожившему жизнь, которой очень и очень позавидовал бы Мартин Вальзер». Бедный Вальзер. Это именно то, что я называю вселенским юмором. Смешон сам мир, со стоном вздыхаю я.]

<Богу венгров поклянемся навсегда, никогда не быть рабами, никогда! — по радио передают Петефи, сегодня 15 марта, революционный праздник. У меня до сих пор сохранилась кокарда, которую сшила мать, она уже совсем выцвела. Всякий раз утром 15 марта Мамочка собственноручно прикалывала их нам на грудь. Наш отец, словно пятый ребенок, тоже вставал рядом с нами, и мать английской булавкой прикрепляла кокарду к лацкану его пиджака. Кокарды были маленькие, нам хотелось иметь побольше, но мать объясняла что-то насчет вкуса. С точки зрения семейных традиций в отношении к революции 1848 года были некоторые неясности, но личность отца, казалось, снимала противоречия. Настоящий венгр, защитник бедных, да и сам бедняк, а в тайне еще и граф. Так что да здравствует свобода! Да здравствует родина! с.>

Невероятной длины донесения (14 и 11 листов) о зарубежной поездке; толковые, подробные отчеты, автор которых явно обладает интеллектом и хорошей памятью. Ничего интересного. Выписываю только изюминки. В. обнял меня и радостно приветствовал. (…) Он снова попросил меня быть осмотрительным, особенно в переписке. Еще раз: предать можно только все целиком. (…) Они с жиру бесятся, сами не знают чего хотят, в качестве примера он упомянул сына министра иностранных дел ФРГ Бранда (?), этот молодой человек на одном из студенческих сборищ заявил, что всех боннских министров надо повесить, в том числе и его папашу, хотя на митинг он прибыл на «мерседесе», который ему недавно подарил отец.

Свои выдержку и уравновешенность я унаследовал, вообще-то, не от отца, но все-таки эти качества развились во мне благодаря ему. Мой отец сыграл в этом свою роль. Я человек закаленный, выносливый не в последнюю очередь потому, что видел перед собой его, закаленного и выносливого мужчину. <На грани с., но удерживаюсь, сколько можно!..> И теперь эти качества мне пригодились. Я не хочу своего отца ни вешать, ни ставить к позорному столбу. Я просто хочу рассказать вам его историю. <И прошу вас, fratres, братья мои, прошу… с., с.>

Он опять посетил сына Р.