Именно эта мысль вызвала на ее щеках румянец, когда Кельвин за ужином заметил: «Если бы я пытался что-то от вас скрыть, вряд ли мне это удалось бы».

И тем не менее Серафина не уставала задавать себе вопрос, почему они не могут быть честными друг с другом до конца. Почему бы ему просто не сказать ей:

«Я женился на вас лишь потому, что был вынужден это сделать, но люблю я другую женщину, леди Брейтвейт».

Да, но если бы он так сказал, что бы она стала делать?

Серафина оперлась лбом о скрещенные руки.

Так что же она стала бы делать в таком случае?

И пришла к выводу, что, вероятно, проблема эта не давала покоя многим женам и что единственно правильное решение — это делать вид, будто ничего не происходит.

И, даже не отдавая себе отчета в том, что делает, Серафина горестно всплеснула руками.

Но в таком случае их откровенным беседам, их только завязывающейся дружбе с Кельвином, которая давала им возможность говорить все, что пожелаешь, пришел бы конец.

А самое страшное — появились бы тайны! Тайны друг от друга, о которых они оба не осмеливались бы даже заикаться. Эти тайны стояли бы между ними, как стена, и ни один из них не смог бы ее преодолеть.

«Ну почему… почему, когда я только-только начала узнавать его, появилась она, эта женщина?» — в отчаянии задавала себе вопрос Серафина.

Этот вопрос не давал покоя женщинам из века в век, однако Серафина не имела об этом ни малейшего понятия.

Она знала лишь одно: что-то очень ценное, что едва-едва начало зарождаться между ней и ее мужем, куда-то ускользает, а как это «что-то» ухватить, она не знает.

«Может быть, он по-прежнему хочет, чтобы мы оставались друзьями?» — подумала Серафина, однако эта мысль почему-то не улучшила ее настроения.

Единственное, что она ощущала, — это глубокое отчаяние.

Кельвин Уорд, допив кофе и коньяк, встал и вышел из каюты.

Он был полон решимости приложить максимум усилий, чтобы не столкнуться с Авриль Брейтвейт. Будучи уверенным, что она либо в салоне, либо в гостиной для игры в карты, он специально поднялся на верхнюю палубу парохода.

С каждым днем становилось все теплее и теплее, на рассвете они должны были добраться до Александрии.

На небе высыпали звезды, и Кельвин, разгуливая взад-вперед по верхней палубе, любовался звездным небом и радовался тому, что он один и никто ему не мешает.

Остановившись у кормы, он перегнулся через перила и посмотрел вниз на море.

Внезапно он услышал позади шелест шелковой юбки и не оборачиваясь догадался, кто к нему подходит.

— Ты что, прячешься от меня, Кельвин? — послышался голос леди Брейтвейт, в котором прозвучали кокетливые нотки. На мужчин эти ее интонации обычно действовали безотказно.

— Я думал, ты играешь в карты.

— Именно поэтому я была уверена, что обнаружу тебя здесь! — проговорила Авриль Брейтвейт и тихонько рассмеялась.

На Кельвина Уорда пахнуло соблазнительным, экзотическим ароматом ее духов, который он слишком хорошо помнил.

Авриль Брейтвейт была англичанкой, однако один из ее далеких предков был по происхождению русским, и ей нравилось думать, что в чертах ее характера есть что-то от этого загадочного народа.

Одной из отличительных черт этой женщины было то, что ей удавалось привносить дух таинственности и экзотики во все, что бы она ни говорила и ни делала.

Сначала для того, чтобы создать это впечатление, ей требовалось немало усилий.

Однако сейчас это уже вошло у нее в привычку, и мужчины, которые любили ее — а таковых было немало, — находили удовольствие в том, чтобы по ее словам и поведению догадываться о том, что она думает.