Стюард распахнул дверь, Серафина заглянула в каюту и едва сдержала крик возмущения — столько в ней было пассажиров.

На четырех койках, находившихся внутри маленькой каюты, расположились старая женщина, мужчина и шестеро детей!

Некоторые из них, правда, были еще совсем крошками, однако Серафина понимала: в такой обстановке отдельную койку для несчастной девочки выделить невозможно.

Кельвин Уорд спросил стюарда, есть ли на пароходе свободная каюта.

— Я вам ее оплачу, — сказал он.

— Есть одна по другую сторону коридора, сэр, — ответил стюард. — Она освободилась после Александрии.

— Откройте ее, — распорядился он.

Каюта оказалась крошечной и без внешнего иллюминатора, но по крайней мере у ребенка будет теперь своя койка.

Кельвин очень осторожно положил девочку на нее. Та, открыв глаза, начала плакать.

Мать бросилась к ней.

— Попросите ее ни в коем случае не трогать руку девочки, пока мы не приведем врача, — обратилась Серафина к мужу.

Говоря это, она сняла с другой койки подушку и удобно устроила на ней больную руку ребенка. Мать стала убаюкивать девочку.

— Мы постараемся как можно скорее привести врача, — сказал Кельвин Уорд стюарду. — А вы распорядитесь, чтобы мне выписали счет на оплату этой каюты.

— Слушаюсь, сэр.

Кельвин Уорд обратился на хинди к матери девочки.

В это время в каюте уже появились индус, очевидно, отец ребенка, и пожилая женщина, скорее всего бабушка.

Оставив их с малышкой, Серафина и Кельвин Уорд поспешно поднялись по лестнице на палубу первого класса.

— Я знаю, где каюта врача, — проговорил он.

Серафина вспомнила, какой из себя этот врач — эдакий весельчак с неизменно красным лицом. Познакомилась она с ним во время шторма в Бискайском заливе.

— Рад видеть вас на ногах, миссис Уорд, — сказал он тогда. — Желаю вам оставаться на них и впредь. У меня нет ни малейшего желания причислять вас к моим пациентам.

— Похоже, работы у вас достаточно, доктор, — заметил Кельвин Уорд.

— Гораздо больше, чем хотелось бы, — проворчал врач.

Серафина подумала тогда, что это лентяй, который к своим обязанностям относится с прохладцей. Всякий раз, когда ей случалось проходить мимо курительного салона, в котором находился бар, она видела, что он неизменно пребывал там.

Его громовой хохот нельзя было спутать ни с чьим другим.

Кельвин постучал в каюту врача. Не получив ответа, предпринял вторую попытку. Опять безрезультатно.

— Наверное, он в баре, — заметил он. — Придется мне пойти поискать его там.

Кельвин с Серафиной повернулись и пошли по коридору.

В этот момент они заметили, как с другого конца коридора к ним приближаются трое мужчин.

Когда они поравнялись с ними, Серафине все стало ясно. В центре троицы находился доктор, которого почти волоком тащили два стюарда, — тот, обхватив их за плечи, едва переставлял ноги.

Лицо его было багровым, глаза закрыты, свесившаяся на грудь голова моталась из стороны в сторону, изо рта вырывались нечленораздельные звуки.

Серафина с Кельвином поспешно посторонились, пропуская врача и сопровождающих.

— Похоже, доктор не в состоянии осмотреть ребенка, — сухо заметил он.

— Что же нам делать? — широко раскрыв глаза, спросила Серафина.

— Боюсь, придется ждать до утра, — ответил он.

— До утра? — ужаснулась Серафина. — Но это невозможно! Сейчас девочка заснула, но когда проснется, у нее начнутся адские боли.