Взяв со стола лист бумаги с ответом на телеграмму, Кельвин вручил его ожидавшему слуге.

— Попросите посыльного доставить это в Читогар как можно скорее, — сказал он. — Утром я хотел бы отправить еще несколько телеграмм.

— Это не составит никакого труда, — заверил его пурдхан, когда слуга вышел из комнаты.

— Его высочество и вы, ваше превосходительство, оказали нам с женой такой теплый прием, — продолжал Кельвин, — что было бы глупо с нашей стороны все бросить и мчаться в Англию!

— Очень рад это слышать, — улыбнулся пурдхан.

— Поверенные проследят за всем в мое отсутствие.

В голосе Кельвина прозвучали радостные нотки, которые он не в силах был одержать.

Да и кто отважился бы упрекнуть его за это! Ведь, несмотря на бесконечные заверения дядюшки в том, что он почти нищий, оказалось, что умер герцог очень богатым человеком. А ведь от его немыслимой экономии страдали все его родственники, ведь он никому не помог, даже умирающим.

И Кельвин поймал себя на том, что уже прикидывает, как распорядиться полученным состоянием. Естественно, он увеличит жалованье слугам, пенсии тем, кто служил у него раньше, и наконец-то займется политикой.

Впрочем, пока у него не было ни малейшего желания возвращаться в Англию.

Сердце его принадлежит и всегда будет принадлежать Индии, да и для Серафины эта страна стала уже родным домом, по крайней мере ему так казалось.

На Востоке спешка считается дурным тоном, а посему пурдхан остался с твердым намерением обсудить новое положение Кельвина и выяснить поподробнее, что представляет собой его поместье.

Прошел почти час, прежде чем Кельвину удалось избавиться от него. Наконец гость откланялся, выслушав просьбу Кельвина передать свое восхищение добротой магараджи и выразить благодарность его высочеству за соболезнование и поздравление.

Когда пурдхан ушел, Кельвин вернулся в гостиную и снова взял телеграммы.

Две бумажки… Два сообщения, которые кардинальным образом изменили все его будущее.

Только сейчас Кельвин вспомнил про Серафину и решил, что им надо поговорить.

Ему было неприятно, что пришлось обсуждать свои личные проблемы с едва знакомым человеком, до того, как он поговорил обо всем со своей женой.

Он заметил, что, когда приехал пурдхан, она поспешно вышла из гостиной, и решил, что у нее нет желания участвовать в пышном обмене любезностями, столь принятом в Индии.

Кельвин вышел из салона и поднялся по мраморной лестнице на балкон.

Комнаты у них с Серафиной были смежные, и, если бы раджмата с магараджей узнали, что молодожены не проводят ночи в объятиях друг друга, они были бы невероятно удивлены.

Из-под двери в комнату Серафины свет не был виден, и Кельвин, подняв было руку, чтобы постучать, снова опустил ее.

Потом легонько нажал на ручку двери.

Из окна в комнату проникал лунный свет, и Кельвину были отчетливо видны очертания Серафины, лежащей на кровати.

Она молчала, и Кельвин решил, что она спит.

Несколько секунд он прислушивался, потом тихонько позвал:

— Серафина!

Она не ответила, и он, подождав немного, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Несколько минут после его ухода Серафина лежала не шевелясь. Потом, перевернувшись на живот, уткнулась лицом в подушку.

Она понимала — все, на что надеялась, чего ждала, теперь неосуществимо.

Кельвин сказал правду.

Слова эти вырвались у него нечаянно, и он даже не попытался как-то смягчить их либо подобрать такие выражения, чтобы не обидеть свою жену.

В сердце его не было места для нее, Серафины.