Изменить размер шрифта - +
Поставив ногу на ступеньку, обернулась, крикнула механику: — Кареев, кончайте. Еще завтра день будет.

Через несколько минут она уже спускалась вниз в своем обычном повседневном наряде — узкая замшевая юбка, тонкий зеленый джемпер, побрякушка черненого серебра на тонкой цепочке, пересекающей овальную коричневую родинку на шее. Григорий впервые подумал, что этот простой наряд тщательно продуман и не так прост — во всяком случае, такую юбку не купишь в первом попавшемся магазине. Он вспомнил Сонину блузу, похожую на мужскую рубашку, и подумал, что ей тоже пошла бы узкая замшевая юбка.

— Пойдем быстрей, — попросил Григорий, когда Алла хотела задержаться в стеклянном переходе у аквариума с рыбами. Она коротко, с доброй усмешкой взглянула на него и сказала на ходу:

— Вижу, тебе модель нравится. У тебя вид, как у жениха. — Она рассмеялась коротким горловым смешком.

— Возможно, а почему бы и нет? — стараясь скрыть радостное возбуждение, шутливым тоном откликнулся Григорий.

— Ну, поглядим. — Алла слегка толкнула его плечом, подзадоривая. Она всегда очень точно чувствовала настроение.

В зале художников уже стоял нерабочий гул голосов, глухо шелестели листы ватмана, свертываемые в трубку. Жорес сидел на столе, болтая ногами, не достававшими до полу, чистил ершиком мундштук трубки, прищурив глаз, поглядывая сквозь его маленькое отверстие на свет.

— Жора, давай Алле покажем, — подойдя, сказал Григорий и взял его за локоть.

Жорес соскочил со стола, тряхнул головой.

— Здравствуйте, Алла Кирилловна. Трепещу в ожидании вашего суда. — Он шутовски втянул голову в плечи.

— Правильно делаете, — с улыбкой ответила Алла.

— Во-во, женщины по природе своей беспощадны, как дети: с милой непосредственностью никак не могут увидеть платье голого короля.

— Смотря какого. Если король красив и хорошо сложен, то и невидимое платье ему к лицу. — Язвительная улыбка, колючий взгляд подкрепили ее ответ.

В скульптурной уже никого не было. В слабом сумеречном свете призрачным сгустком белесого тумана казалась большая, в натуральную величину гипсовая модель широкого приземистого «седана»; узкими канавками на еще не отшлифованном пористом гипсе были намечены контуры дверей и оконные проемы, колес не было, и от этого модель напоминала гигантскую белую черепаху. Жорес включил верхние плафоны; трубки, мигнув несколько раз, наполнили зал холодноватым светом с лунным оттенком.

— Вот эта? — лукаво спросила Алла, кивнув в сторону гипсовой модели.

— Что вы, Алла Кирилловна, вы мне льстите. На такое я не способен. — Жорес суетливо возился в дальнем углу зала, разбирая штабель картонных ящиков, в которых с химкомбината привозили для лепщиков пластилин.

— Тебе помочь? — волнуясь и от этого громче, чем нужно, спросил Григорий.

— Нет, уже все. — Жорес, повернувшись к ним спиной, что-то ставил на низкий поворотный круг. От дверей круг не был виден, его закрывали макеты и верстаки лепщиков.

Григорий пошел вперед, обернулся, взглядом пригласил за собой Аллу.

— Прошу! — повернувшись, Жорес широким жестом пригласил их подойти.

Круг медленно вращался, а по его краю словно ехали друг за другом три маленьких сверкающих автомобиля: впереди — желтый грузовичок, деловито-скромный, но несущий в своем облике лукаво-простодушную улыбку художника, за грузовичком, расстелившись, как породистая борзая в аллюре, чуть нескромно сверкало красным лаком двухместное спортивное купе и следом, будто сознавая свою солидность и первородство, респектабельно голубел щедро остекленный простой и просторный полувагончик.

Быстрый переход