— Позвони мне из Перми, — попросил я.

— Бусде, — ответил старик, так любил говорить и я — бусде.

Он вынул из кармана горстку серебряных монет.

— Видишь? Уже приготовил.

— Что это? — спросил я. — Что за монеты?

— Пятиалтынные. Буду звонить тебе из автомата, по коду, нужно каждые полминуты опускать пятнадцать копеек, и говори сколько влезет.

— Так ты окончательно разоришься, — сказал я, порылся в своем кармане и вынул две монеты, — бери еще два пятиалтынника.

— Не надо, обойдусь, — сказал старик. — Значит, так, давай договоримся: через четыре дня, ровно в два я звоню тебе.

— В три, — сказал я. — В три я уже буду дома, а в два могу задержаться в школе.

— Договорились, — сказал старик, вынул записную книжку в зеленой кожаной обложке, записал в нее тонким карандашом:

«Пятнадцатого, от 3 до 4 звонить Юре».

Старик на редкость аккуратен, даже педантичен. Всегда все записывает, никогда ничего не забывает. Пожалуй, я не такой, ну и что ж?

Нельзя же в самом деле походить на отца тютелька в тютельку?

Должны же между нами быть какие-нибудь различия, как же иначе?

Мне нравится эта его особенность: все записывать, помнить и держать слово. Я тоже буду стараться быть таким, надо будет завести себе книжечку и записывать все, что следует сделать, и стараться выполнять то, что записал.

Мы остановились возле нашего дома. И я снова спросил:

— Может, зайдешь?

Зачем я спросил его? Ведь он уже ответил, и я знал, что он не зайдет…

Он сделал вид, что не слышит. Похлопал меня по плечу, на миг прижался щекой к моей щеке.

— Значит, договорились, пятнадцатого в три звоню…

— Идет, — сказал я и вошел в свой подъезд.

СЫН

Я знал, что дождусь Юрку. Правда, пришлось его ждать около двух часов, никак не меньше, я уже было собрался, решил уйти и все-таки стал снова ходить по тротуару, вокруг его дома.

«Должен же он явиться в конце концов, — думал я. — Когда-нибудь все же придет же домой…»

Завтра я должен был уехать в командировку в Пермь, и мне хотелось напоследок увидеть его. И в конце концов я дождался.

Он вышел из-за угла и прямехонько бросился ко мне.

— Привет, па!

— Привет, — сказал я.

Я старался выглядеть как можно более независимо и спокойно. Словно встретился ненароком, почти случайно.

— Я тут неподалеку, на Стромынке, был, — сказал я. — Звонил тебе, но никто не ответил.

— Никого не было дома, — сказал Юрка.

— Но я почему-то надеялся, что рано или поздно ты придешь, — сказал я.

Я говорил быстро, все время улыбаясь. Мне казалось, что улыбка у меня широкая — шире не бывает, и глаза превеселые, но сам не переставал вглядываться в его лицо: неужели Мила права? Неужели он и вправду не мой сын?

Я не верил ей. Не мог и не хотел верить.

Мне всегда казалось, что Юрка похож на меня. И многие, видя нас вместе, говорили:

— Сразу видно, что отец и сын…

И в самом деле, семейное сходство между нами, как мне думалось, неоспоримо.

У Юрки тот же рот и веки так же слегка припухшие, и смеемся мы одинаково. Сперва словно бы кудахчем, а потом уже начинаем раскатисто хохотать…

Правда, у него волосы много светлее моих, и глаза совершенно непохожи ни на Милины, ни на мои. И нос курносый, у меня длинный, с чуть заметной горбинкой, а у Милы толстый, с широкими ноздрями.