|
Роза несколько раз перебивала ее: «Мари просто ненормальная!», «Да ведь Мари красавица!» У нее даже вырвалось: «Была б я такая, как Мари!» Разумеется, приличия требовали, чтобы Клари немедленно возразила, но служанка оставила восклицание Розы без внимания, что той пришлось явно не по вкусу, и, вздернув носик, она чуть ли не враждебно взглянула на Клару, чего, однако, та снова не заметила, ибо, описывая собственную невиновность и преданность семье Тоотов, разразилась слезами, кои, струясь по щекам, смывали с них помаду, как стекающие с гор потоки уносят поверхность почвы. Итак, вместо того чтобы острым всевидящим оком следить за барышней Розой, Клари утирала глаза, да к тому ж еще по-мужицки, рукавом — ведь на платье Мари не было передника.
— Ты что делаешь? — возмутилась Роза. — Кто ж вытирается рукавом! Да еще платье-то чье, барышни! Но гнев ее улетучился быстрее, чем камфара. А заметив, как испугалась служанка, она даже пожалела ее. — Ну, ладно, что было, то было. А раз уж так случилось, не будем никому рассказывать. Собственно говоря, мысль не дурна, — только бы тетя не узнала. Может, и я бы в подобном случае так поступила. А теперь брось хныкать! Что я хотела сказать? А где ж вы обменялись платьями? — В лачуге, в винограднике. — Гм. А если вечером дядюшка с папенькой пойдут, как обычно, в виноградник и вы не- сможете снова поменяться? — Об этом мы не подумали, — струсила горничная. — Вот видишь! — с торжеством произнесла Роза. — Хорошо все-таки, что я пришла и надоумила вас. Э, — добавила она, кончиком зонта рисуя таинственные вензеля на рыхлой глине, — втроем-то мы что-нибудь поумнее придумаем. Запретное обладает удивительно притягательной силой для молодых сердец. Вот и Роза готова уже была помогать им в том, и что еще так недавно осуждала. Мелькнула у нее в уме, что в легкомысленном приключении, одна деталь — предстоящий обмен платьями — не продумана, и сразу же она почувствовала себя участницей смелой проделки. Теперь ее и мелочи заинтересовали, и результаты. Капля собственной сообразительности окрасила в розовый цвет то, что прежде казалось черным. Совсем немножко тщеславия — это, мол, ей пришло в голову, где и когда они смогут переодеться, если старики пожалуют на виноградник, — но тщеславие, растревоженное в дебрях женской души, выгоняет из зарослей многих хищников, и прежде всего любопытство. «Кажется, Мари не хотелось, чтобы я увидела ее кавалера, — размышляла Роза. — Наверное, какой-нибудь мужлан неотесанный, и она стесняется его показать. А я все равно посмотрю! Спрячусь незаметно за спины и сделаю вид, будто ее не знаю». — Кларика, милочка, подождите меня здесь, — громко сказала она, — и подержите мою шляпку. С непокрытой головой ей было легче замешаться в толпе девушек и подобраться поближе к Мари, в шляпке она очень бы выделялась. Роза тихонько вклинилась между долговязыми сестрами Баланци, самыми шумливыми в группке. Они так галдели, что скорняк, господин Мартон Трик, побывавший во времена солдатчины в Италии, бросил ехидное замечание по их адресу: — Нынче мир вверх дном перевернулся, кума. (Он беседовал с женой Иштвана Кендера.) Когда я был в Венеции, видел, как кошкам на шею колокольчики по приказу властей привязывали, чтобы голуби на площади Святого Марка, зная об их приближении, успевали взлететь. А тут, изволите видеть, голубки себе на шею колокольцы вешают, вот как девицы Баланци, чтобы кошек предупредить: «Тут, мол, мы, тут, хватайте нас, будьте любезны!» Супруга Иштвана Кендера от души рассмеялась. — Здоровый же кот нужен, куманек, чтобы зубы о них не обломать. |
