Исподтишка она поискала глазами молодого исправника, он в этот момент беседовал с вице-губернатором.

Мари размахнулась было, как вдруг ей пришла в голову мысль встать за спиной толстой Райчани и оттуда, с защищенной позиции, совершить задуманное покушение.

В голове у нее гудело, сердце громко стучало, а она все твердила про себя: «Не боюсь, не боюсь, ничего не боюсь!» — пока наконец и впрямь не швырнула снежок и тут же испуганно выглянула: a ну, что там произошло? Удача! Снежок попал прямо в грудь Фери Ности, быть может как раз туда, где бьется сердце. Кто бы подумал, что она так метко умеет целиться?

Ности улыбнулся, смахнул снег с жилетки и продолжал беседовать с вице-губернатором, словно ничего и не случилось. О, господи, как все-таки ужасны эти мужчины!

Мари вдруг загрустила, велела двум ветрогонам проводить себя в дом, там села рядышком с матерью, мучимая совестью оттого, что опять у нее одной тайной, одним грехом больше. А ведь она ничего плохого не натворила. Все точно так же резвились и дурачились. Правда, она бросила снежок в незнакомца, но разве другие девицы не совершали таких проказ? Ее проступок в крайнем случае неприличен. И то нет, ведь ей просто хотелось выразить таким образом благодарность новому исправнику, который помог ей подняться, когда она упала. И потом никто ничего не заметил. Даже он сам. Глазом в ее сторону не повел. Видно, серьезный человек. Педант, представитель власти, исправник, к которому с instancia  обращаются, а не со снежками. Но если бы даже увидали, что здесь такого? А вдруг шарик шальной? Он мог бы попасть в исправника и в том случае, если бы предназначался другому, например, вице-губернатору.

Такого рода оправдания находила она, а когда они ее полностью успокоили, заметила, что, собственно говоря, ищет не оправдание себе, а нечто иное, чего пока не нашла.

Между тем солнце быстро закатилось, да и что ему было вверху долго без дела слоняться? Все равно ведь оно лишь половину работы выполняет: не греет, а только светит, да и то нехотя.

В комнатах зажгли свечи и лампы, с наступлением сумерек прилетел ветер, его мурлыканье смешивалось с шипеньем жаркого в усадьбе Палойтаи, и гости мало-помалу потянулись в дом, где мама Фрузина с той же мудростью, с какой при сотворении мира воды мудро были отделены от суши, отделила молодежь от стариков, чтобы одно поколение не замечало слабостей другого; одни остались сплетничать и спорить обо всем на свете в комнатах слева, другие отправились играть в «как вам нравится» направо. А в огромной столовой, что была расположена посредине, метались, суетились неуклюжие слуги с татарскими лицами, громко стучали тарелками, расставляя столовые приборы поплотнее друг к другу, как велела милостивая госпожа хозяйка.

Фери не присоединился к молодежи, хотя знал, что там Мари. Будучи первоклассным игроком, он умел владеть своими нервами. Он приступал к самой увлекательной партии в своей жизни. Все его чувства, все способности умножились, напряглись, он думал сейчас даже пальцами ног, как говорят о великих картежниках. Он руководствовался двумя важнейшими правилами, освоенными им при игре в фербли: первое — никогда не выдавать лицом, какой «блатт у тебя на руках; второе вечное правило — играть с двух первых карт, то есть пока не все карты разобраны. Лишь тогда игра чего-то стоит, все остальное — слепое счастье. «Торговаться» или «улучшать» надо с двух первых карт, одним словом на blind , если хочешь «сорвать» много.

Фери полагал таким образом, что его положение можно «улучшить», проявив сдержанность и не приближаясь к девушке чересчур заметно.