— Послушай! Если она из сотни голосов узнала твой, хотя даже я его не узнала, значит, она тебя любит. Будь спокоен, вы помиритесь.

Она встала и отправилась искать госпожу Тоот, чтобы обжаловать у той дело сына. Госпоже Тоот, беседовавшей в одной из групп, было очень приятно, что баронесса доверительно отозвала ее в сторону и весь свет видит, как они толкуют в нише окна. Нескольких льстивых слов оказалось достаточно, чтобы хорошенько подзавести госпожу Тоот, — так заводятся часы с безукоризненным механизмом.

— О, господи, — воскликнула она, когда вернулась к своей группке, окончив беседу, — как все же отличаются от нас эти аристократки! Женщины у них такого тонкого обхождения! И голос-то у них мягкий, будто брюссельское кружево. Не могу только понять, почему у ней спереди двух верхних зубов нет, почему она не закажет себе искусственные? Знала я в Париже графиню одну по имени Ламбель, и у нее тех же зубов недоставало. Может, мода такая? Но тысяча извинений, мне нужно найти дочь.

Во власти аристократических реминисценций она подняла лорнет и оглядела зал, но тут же обернулась.

— Ох, нет, нет! Все-таки это не мода. Графине Ламбель лошадь зубы выбила, а ведь лошадь-то в моде вряд ли разбирается… Правда, камердинер говорил, что очень благородных кровей лошадь. Хозяин застрелил ее, беднягу… Ох, хоть сейчас плачь, как подумаю о бедной лошадке. Тут она заметила Мари, стоявшую под люстрой.

— Святые небеса! — вскричала она и засеменила к дочери. — Со свечи-то тебе на платье капает. Думаешь, господин Ворт даром платья шьет? Поди, поди сюда, скверное дитя, я тебе головку намылю. Баронесса жаловалась, что ты с ее сыном плохо обращаешься.

— Сердце у него, как у зайца, — пренебрежительным тоном бросила девушка.

— Какое бы сердце у него ни было, но тянется оно к тебе. Я не говорю, чтобы ты ему на шею бросалась, вовсе это и не элегантно, не говорю, чтоб замуж за него шла, знаешь ведь, какой у тебя отец капризный, но хоть обращайся с ним по-хорошему, что ни говори, а это честь, когда аристократ…

— Мельхиоровая аристократия, — пробормотала Мари, выпятив губки.

— Вместе с тобой и золото к ней примешается.

— Золото, мама, с мельхиором не смешивают.

— С тобой что-то случилось, Мари!

— Голова болит, мамочка.

— Может, хочешь домой поехать?

— Да, хорошо бы.

— Поди отыщи отца, он где-то в карты играет, скажи ему что пора ехать. А дома поговорим.

Мари прошла по комнатам, после долгих расспросов набрела в лабиринте комнат на берлогу картежников и, войдя туда, ярко вспыхнула, заметив рядом с отцом Ности, укрытого синеватым облаком дыма.

— Ты меня ищешь? — улыбнулся старый Тоот и бросил на нее полный любви взгляд, словно пагат увидел.

— Меня мама послала, папочка, ей домой хочется.

— Ого! Это невозможно!

— Почему, папа?

— За мной два ультимо и одно соло.

Девушка подняла глаза, где, мол, эти два ультимо, из-за которых он не может двинутьея, и сделала вид, будто только сейчас заметила Ности.

— А вы не танцуете?

— Нет! — кратко ответил он.

— Вообще не танцуете?

— Можно сказать, вообще.

— И никогда не танцевали?

— Да нет, приходилось иной раз.

— Поди, дитя мое, отсюда, дым здесь, — сказал старый Тоот, — скажи маме, чтоб подождала. Может, и ты покрутишься разок-другой, пока карты обернутся.

Мари холодно кивнула Ности, повернулась на каблуках, юбки ее зашелестели, и она быстрыми шагами оставила комнату, но — тотчас вернулась: на лице ее был испуг.