На крестины в Крапец приехал и старик Ности. По окончании торжества он доверительно спросил зятя:

— Читаешь ты когда-нибудь газеты?

— Зачем это мне? — удивился Коперецкий.

— Если б читал, то знал, что бонтойский губернатор погорел. Обнаружились большие злоупотребления с регулировкой реки, а он был при этом правительственным комиссаром. Пришлось ему подать в отставку. Позавчера премьер-министр отвел меня в сторонку, как самого старшего и влиятельного депутата Бонтойского комитата, и попросил порекомендовать кого-нибудь, вернее, предложил подумать несколько дней, и тогда, если я найду подходящего человека, которого примет и так называемая клика Ности в комитате, то он назначит его.

— Ну, а мне-то какое дело?

— А такое, сынок, что я ведь тебя хочу предложить!

— Да неужто? — Коперецкий часто задышал, и лицо его просияло.

— А почему бы нет, позволь тебя спросить?

— Спасибо, дорогой папенька, — сказал он, размякнув, — но разве я гожусь для этого?

— На тебе и ментик сидит недурно, и хитрости тебе не занимать, а теперь и состояния хватит.

— Вот это еще вопрос. Боюсь, что этот маньяк Исаак Израиль подаст на меня в суд из-за пражского наследства, суд может тянуться годами, а тогда уж на черта траве расти, коли лошади подохли. Словом, денег у меня не будет, и я никуда не смогу податься.

— В таком случае губернаторство еще более пригодится.

Получишь пражское наследство — губернаторство добавит к нему почета и уважения, а не получишь — и на хлеб пригодится. Губернатор ведь одновременно и правительственный комиссар по регулировке реки, и все это вместе дает около девяти тысяч форинтов. Коперецкий прищелкнул языком.

— Ты самый золотой тесть в мире!

— А ты скоро не суди, потому что и мое предложение имеет цену.

— А именно?

— Ты обязан вывести в люди своего шурина.

— То есть Фери? Гм, это нелегкое дело.

— А надо сделать.

— Службу какую-нибудь подыскать?

— Нет для него подходящей службы на свете, — разве только предложат стать вице-королем Ирландии. Истинного барина из него сделать хочу, вельможу.

— Значит… юбка?

— Да.

— Ты высмотрел уже кого-нибудь?

— Да. Только вы с Вильмой должны все дело сладить. А как взяться за него, узнаете потом.

— Постараюсь, — сказал Коперецкий, — хотя это и бессовестно. Ты плохо воспитал сына. Яблочко от яблони далеко упало.

— Плохая поговорка, — недовольно ответил Ности. — Ежели яблоня стоит на холме, то и яблочко далеко вниз покатится, а как выровняешь почву, то катиться ему некуда.

— И то верно, — согласился Коперецкий. — А кто эта девица?

— Одна американка.

— Так нам что, в Америку надо поехать?

— Нет, нет. Господь, видно, смилостивился над нами, видя нас в крайней нужде, и принес ее к нам, точно жареного голубя, опустил прямо посередке Бонтойского комитата. Грех было бы не воспользоваться этим. Дай слово, что, если я сделаю тебя бонтойским губернатором, ты властью своей, хитростью и разными уловками будешь поддерживать эту затею. А губернатор в наших краях великая сила, немало может сделать и губернаторша. Коперецкий протянул большую костистую руку.

А судьба, будто ей больше делать нечего, как только обслуживать барона Коперецкого, устроила так, что на другой день, после крестин, когда старший Ности, вернувшись в Будапешт, пришел в парламент, первый человек, с которым он столкнулся в коридоре, был премьер-министр.