— От чего?

— А пражское наследство, это, по-вашему, что — сапоги всмятку? — спросил Бубеник, льстиво моргая.

— Сапоги не сапоги, — ответил барон, — да только в руках у сапожников. У судейских то есть. Суд ведь еще будет… Бубеника и это не смутило.

— Что ж, попытаемся одолжить у водинайского еврея. У него денег куры не клюют.

— Это и мне пришло в голову, да только года два назад. С той поры все и одалживал у него, а теперь уже точка, нельзя.

— Тогда ничего больше не остается, — рассудил Бубеник, — как созвать стражниц чепца. Коперецкий даже охнул от этих слов, будто его пчела ужалила.

— Стражниц чепца! — пробормотал он, и глаза его расширились от ужаса. — Нет, нет, Бубеник! Пускай минует меня сия горькая чаша. Нервы у меня слабые, и я не выношу женского плача. Видит бог, не выдержу.

— А ведь другого пути нет.

Коперецкий сердито носился взад и вперед по комнате, потом вдруг остановился перед Малинкой и вздохнул; «Уж лучше бы я украл эти деньги, все бы лучше!» Потом еще раза четыре пересек комнату, пристукнул ладонью паука на стене, который игриво спускался с потолка на тонкой нити, затем тупо и мрачно согласился на все.

— Что же, делай, Бубеник, но так, чтобы у меня было как можно меньше неприятностей. Осторожно, Бубеник! Смотри, как бы меня не убили.

ШЕСТАЯ ГЛАВА Козни хитроумного камердинера

Малинка был весь во власти подозрений. Его живое воображение самыми необычайными красками расцветило этот, по-видимому, таинственный путь добычи денег, и совесть его готова была уже восстать. Ясно, что здесь совершается что-то неслыханное. Быть может, даже преступление, но, несомненно, нечто ужасное. Узнать бы только, кто они такие, эти стражницы чепца.

А на самом деле все обстояло очень просто. У семейства Коперецких сохранилась одна реликвия еще со времен Анжуйских королей. Это был чепец, который надевала якобы одна из прабабок Коперецких, урожденная Оршоя Омоде по случаю крещения Лайоша, сына нашего короля Роберта Кароя, которого она собственноручно подносила к святой купели. Тщеславие рода Коперецких на протяжении нескольких столетий и до наших дней питалось блеском этих крестин, тем более что крестник стал самым великим королем Венгрии. Злые языки утверждают, правда, что госпожа Коперецкая была крестной не Лайоша, а всего лишь Эндре, который попал позднее в злые лапы Иоганны Неаполитанской. Казалось бы, тоже немало, но еще более злые языки и это подвергают сомнению. Они утверждают, что все это сказки и что Коперецкие в ту пору были еще обезьянами на острове Борнео, лазали по деревьям и уж никак не могли блистать среди гостей в вышеградском королевском замке.

Теперь, по прошествии стольких лет, трудно, конечно, установить, была или не была на тех крестинах дама Оршоя, но чепец и долги, в которые якобы именно тогда залезла семья Коперецких, — святая истина. Чепец существует и поныне, причем находится в Крапецкой усадьбе, в так называемой голубой комнате барского дома, в железном сундуке за тремя тяжелыми замками. Ткань чепца стоит уже, разумеется, немного, да и фасон с тех пор, надо думать, вышел из моды. Во всяком случае, Вильма, уж это я точно знаю, не надела бы его и за сто форинтов, если бы даже знала о том, что он существует. Но она понятия не имела о чепце, это была фамильная тайна и последний источник. Дело в том, что в день пресловутых крестин на чепце красовалось двадцать черных как смола восточных жемчужин, из которых две Мартон Коперецкий подарил юной супруге короля Матяша, той самой девице Подебрад, которую король получил из рук послов в Тренчене. Две жемчужины Иштван Коперецкий подарил в 1573 году Барбале Турзо за один поцелуй (впрочем, и поцелуев, как говорят, было два).