Но едва он предался сочувственным размышлениям о кошках, как раздался стук, и в ответ на «войдите» в дверях показалась румяная крестьянка лет сорока, круглолицая и тупоносая.

— Вам кого? — спросил Малинка.

— Того молодого господина, который приехал из Пешта. Это вы и есть, наверное?

— А вы кто?

— Я нянька маленького барона, — ласково ответила крестьянка и, облизнув пальцы, кокетливо поправила на лбу волосы, которые были такие же желтые, как и здешняя глинистая почва.

— Нянька? — удивился Малинка. — А что вам нужно от меня?.. Я-то ведь не грудной младенец?

— Да у меня и нет молока, — кокетливо и жеманно возразила баба. — Я не кормилица. Была когда-то кормилицей, — она горестно вздохнула, — но теперь уже только певчая нянька. Пою по ночам маленькому барону, после того как Марта покормит его грудью.

— Ну, а от меня что вы хотите, добрая женщина?

— Девица я, слава богу, — поправила она его. — Девица Мария Колесар.

— Сами же сказали, что были кормилицей, вот я и подумал…

— А что ж тут такого? — Она потупила совсем незлые глазки и добавила: — Ведь вы не поп, да и я не монашка.

— Ладно, ладно, — с нетерпением воскликнул Малинка, все больше и больше изумляясь. — Но что вы хотите от меня?

— Да ведь я могу то же самое спросить у вас, барич? — И она лукаво, выжидательно посмотрела на него.

— Я? Ничего.

— Тогда ума не приложу, зачем барин прислал меня сюда.

— Ага! — Малинка догадался вдруг о смысле игривой шутки Коперецкого. Стало быть, это и есть песенник! — Вот оно что! Теперь я понял. Вы, верно, много песен знаете?

— Что верно, то верно. Я знатная певунья. В этом деле я дока. Все песни знаю, какие тут у нас окрест поют. Потому что, когда еще жива была моя матушка, царство ей небесное, в доме у нас двадцать два года подряд была прядильня, а уж туда все песни залетали.

Малинка понял, что принципал поставил его в смешное положение, и даже разозлился (ох, уж я отплачу ему за это!), но сообразил, что разумнее всего не подать виду и как-нибудь половчее, без шума покончить с этой дурацкой шуткой.

— Вот что, Мария Колесар, я очень люблю деревенские песни, не меньше, чем те, что птицы поют. Но когда птица в клетке поет, это не доставляет мне никакого наслаждения, я люблю слушать ее издали, когда она сидит среди ветвей. Вот так и песня — только издали хороша. Поэтому пойдите, пожалуйста, в сад и пойте там, а я открою окошко и буду слушать.

Мария Колесар была чуточку смущена таким странным предложением, ну да ведь баре всегда дурью мучаются! Поэтому она молодо повернулась веретеном и сказала:

— Как хотите, голубок!

Выбежала из комнаты, и вскоре в саду под окном зазвучала занятная словацкая песенка. Пела женщина тихо, усыпляюще, так жужжит полевая муха.

Кто же ты, Анчурочка-девица? Лен волос да незабудки глаз… Не могла, как роза, ты родиться, — Знать, с небес упала ты на нас! И меня позвали: «Ну-ка, Дюри, Залатай худые небеса!..» Я ищу прореху — там, в лазури, Гибну я, Анчурочка-краса!

По-словацки все это звучало красиво, складно, не то что по-венгерски, — будто вилами набросали слова. А Мария Колесар все пела о горестях умирающего Дюри Кралика, потом перешла к песням про бетяра Яношика, затем стала сказывать о душевных переживаниях удалых или печальных рекрутов… Под эти песенки о рекрутах и засыпал обычно маленький барон.