Аннушку мать не очень-то баловала морковкой, а уж с такими ласковыми словами не обращалась к дочери никогда.
Ты провожала и обещала
Синий платочек беречь…
Девчата пели протяжно и жалобно.
Ничего-то ты, Аннушка, не сберегла…
А может, сберегла?…
Интересно, тракторист испытывает такое же волнение, какое чувствовал мужик, выходя в поле с сохой? Любят ли доярки своих коров так, как мать любила Буренку?…
Девчата еще пели, но Анна уже не прислушивалась к песням. Она просто устала, было уже невмочь…
К вечеру звено засадило четыре гектара. Больше всех одолела Милочка. Смешная девчонка, чуть ли не моложе всех, худенькая, силы в ней не видать, но в работе мало кому удается ее обойти. Маленькая, да удаленькая!
Возвращались домой куда медленнее, чем шли в поле.
— Туговато, — призналась Милочка.
— А как завтра?
— Неужто утремся?
Они разошлись с уважением друг к другу. Никто не упал духом, все были уверены, что назавтра никто не раскиснет.
Когда Анна вернулась домой, палисадник тонул в сумеречном полусвете. Поднялась на крыльцо. Постояла. За дверью пело радио. Она открыла дверь. Алексей сидел за столом. Он тотчас выключил репродуктор. Из-за печки вышла свекровь.
— Дети спят? — спросила Анна.
— Спят, — не сразу ответил Алексеи.
— Зачем выключил радио? — спросила Анна.
— Так, — сказал он. — Надоело.
— Ужинать будем? — спросила свекровь.
— А как же? — сказала Анна. — Почему не ужинать?
— Кто тебя знает, — сказала свекровь. — Ходишь по людям Лучше бы мужние рубахи постирала.
— Да ведь вы стираете.
— Рубашка, которую жена выстирает, помягче…
Надежда Никоновна не осмелилась высказаться до конца.
Она подала картофельный суп, жареную картошку.
— Маленькую подать? — осведомилась она у сына.
Алексей вопросительно взглянул на жену:
— Как?
— С какой это стати? — возразила она. — Что за праздник?
— Как хочешь, — примирительно согласился Алексей…
Поужинали. Легли.
— Чего это тебя на кукурузу понесло? — спросил Алексей. — Ты агроном или кто? Полезла в грязи копаться. Для чего только училась? — Алексея обнял, притянул ее к себе. — Аня! Люблю я тебя все-таки…
Она отодвинулась от него.
— Ты чего?
— Спать хочу, — сказала она. — Подвинься.
Она повернулась к мужу спиной. Поясница у нее болела, как при родах. Надсадно, тяжело, ноюще. Но ничего нельзя было поделать. Кому-то надо работать, надо самой показать пример, без этого ничего не получится.
XXVI
Как-то, еще в бытность в Севастополе, Толя повез жену в Ялту. Дорога долго петляла по горным склонам с низкорослыми южными лесами, вилась обок с нависшими серыми скалами. Но вот машина на мгновение замерла перед приземистыми Байдарскими воротами, рванулась вперед, и перед ними открылся ослепительный простор. Бирюзовое море, зелень садов, сказочный голубой воздух, окутанные белой дымкой поселки, безграничный солнечный мир. Точно такое ощущение было у Анны сейчас, хотя на дворе бесновался вьюжный, коварный февраль.
Может быть, это звучит слишком романтично и даже наивно, но, вероятно, всякий коммунист, пришедший к партии по зову сердца, как-то особенно воспринимает партийный съезд, участником которого он впервые, пусть хоть и заочно, делается, став коммунистом. |