|
– «Клянусь, Уилл (так звали его), – говорю я, – в честности моей не сомневайся, я что хочешь сделаю, только чтобы он получил назад свои бумаги». «Так вот, – говорит он, – мне сказали, что он пообещал в таможне дать без всяких лишних вопросов и разговоров тридцать фунтов тому, кто вернет ему бумаги. Ты, стало быть, идешь в Длинный зал, эдакий бедный, невинный мальчуган, да такой ты и есть, на это и расчет, и обращаешься прямо к таможенному чиновнику. Ты говоришь ему, что, если господин готов выполнить свое обещание, ты берешься сказать ему, у кого бумаги, и, если они будут хорошо обращаться с тобой и сдержат свое слово, ты обещаешь достать бумажник с векселями и принести им». Я сказал, что пойду с великим удовольствием. «Только вот что еще, Полковник Джек, – сказал он, – а вдруг все же они тебя схватят и станут угрожать плетьми? Ты меня тогда не выдашь?» – «Нет, – говорю я, – не выдам, даже если они запорют меня до смерти». – «Ну смотри, – говорит он, – вот бумажник, и можешь идти». И он мне дал подробные указания, как действовать и что говорить, но бумажник я с собой не взял, – а что, если они обманут и схватят меня, рассчитывая, что бумажник при мне, и таким образом поймают меня с поличным, поэтому бумажник я оставил у Уилла и на следующее утро, как условились, отправился в таможню; какие указания были мне даны, вы узнаете из дальнейшего, так что пересказывать их здесь я не стану, чтобы не повторяться; задача эта была и впрямь слишком трудной для мальчишки вроде меня, не только юному по годам, но и совсем неопытному в воровстве. Две мысли засели у меня в голове, укрепляя мою решимость. Первая: этот человек должен получить назад свои бумаги, ибо мне казалось ужасным, что он потеряет такие деньги, а я считал, что он непременно их потеряет, если мы не вернем ему векселя. Вторая: что бы со мной ни случилось, я никогда не выдам моего друга и учителя Уилла. Вооруженный двумя такими залогами честности, – собственно, честность меня тут и заботила, – сердцем мужчина, но разумом еще дитя, я вступил на другое утро в Длинный зал таможни. Когда я прибыл на место происшествия, я увидел того же чиновника, сидевшего там же, что и в прошлый раз, и вообразил, что он так сидит с тех самых пор; впрочем, мне было все равно, я подошел к его столу и встал по другую сторону перегородки; она была очень высокая, примерно мне по плечо – ведь роста я был небольшого. Пока я там стоял, проходящие мимо толкали меня, и тот чиновник, что сидел за перегородкой, стал ко мне приглядываться, наконец он крикнул: – Что здесь делает этот мальчишка? Уходи ка лучше, бездельник! Не из тех ли ты негодяев, что украли в понедельник у одного господина бумажник с векселями? – И, обращая свой рассказ к господину, которому он подписывал бумаги, продолжал: – Был тут в понедельник мистер… как его… и такая беда с ним приключилась, не слышали часом? – Нет, ничего не слыхал, – ответил тот. – Да а, он стоял вот здесь как раз, где вы сейчас, – говорит он, – и чтобы заполнить таможенную декларацию, вынул свой бумажник и положил на стол рядом с собой, как сам потом рассказывал, но пока он тянулся через стол к чернильнице, чтобы обмакнуть перо, кто то стащил его. – Подумать только! – воскликнул слушатель. – А были в нем векселя? – В том то и дело, – говорит чиновник, – в нем был счет сэра Стивена Ивенса на триста фунтов и еще один вексель на имя ювелира, примерно на двенадцать фунтов, да это бы еще ничего, но там было два иностранных акцептованных векселя на крупную сумму, не знаю в точности какую, один французский вексель, кажется, на тысячу двести крон, и тот господин очень убивался из за них. – Но кто же мог украсть? – спрашивает его собеседник. |
