|
Но злоначальный змей нигде нас не оставляет в покое; теперь наветует на нас сосудом своим избранным, Романом Бабарыкиным, без правды завладевшим церковною землею. Молим вашу кротость престать от гнева и оставить ярость. Откуда ты такое дерзновение принял – сыскивать о нас и судить нас? Какие законы божии велят обладать нами, божиими рабами? Не довольно ли тебе судить вправду людей царства мира сего? В наказе твоем написано новое повеление – взять крестьян Воскресенского монастыря: по каким это уставам? Послушай, господа ради, что было древле за такую дерзость над Египтом, над Содомом, над Навуходоносором царем? Изгнан был Богослов в Патмос: там благодати лучшей сподобился – благовестие написать и Апокалипсис; изгнан был Иоанн Златоуст и опять на свой престол возвратился; изгнан Филипп митрополит, но паки стал против лица оскорбивших его; и что еще прибавим? Если этими напоминаниями не умилишься, то хотя бы и все писание предложил тебе, не поверишь. Еще ли твоему благородию надобно, да бегу, отрясая прах ног своих ко свидетельству в день судный? Великим государем больше не называюсь и какое тебе прекословие творю? Всем архиерейским рука твоя обладает: страшно молвить, но терпеть невозможно, какие слухи сюда доходят, что по твоему указу владык посвящают, архимандритов, игумнов, попов ставят и в ставленных грамотах пишут равночестна св. духу так: по благодати св. духа и по указу великого государя: недостаточно св. духа посвятить без твоего указа! Но если кто на св. духа хулит, не имеет оставления: если это тебя не устрашило, то что устрашить может, когда уже недостоин сделался прощения по своему дерзновению? К тому же повсюду, по св. митрополиям, епископиям, монастырям, безо всякого совета и благословения, насилием берешь нещадно вещи движимые и недвижимые и все законы св. отец и благочестивых царей и великих князей греческих и русских ни во что обратил, также отца своего, Михаила Федоровича, и собственные свои грамоты и уставы: уложенная книга хотя и по страсти написана многонародного ради смущения, но и там постановлено: в Монастырском приказе от всех чинов сидеть архимандритам, игумнам, протопопам, священникам и честным старцам; но ты все это упразднил: судят и насилуют мирские судьи, и сего ради собрал ты на себя в день судный велик собор вопиющих о неправдах твоих. Ты всем проповедуешь поститься, а теперь и неведомо кто не постится ради скудости хлебной; во многих местах и до смерти постятся, потому что есть нечего. Нет никого, кто бы был помилован: нищие, слепые, хромые, вдовы, чернецы и черницы – все данями обложены тяжкими, везде плач и сокрушение, везде стенание и воздыхание, нет никого веселящегося во дни сии. Хотим объявить нехитрою речью: 12 января 1661 года были мы у заутрени в церкви св. Воскресения; по прочтении первой кафизмы сел я на место и немного вздремнул: вдруг вижу себя в Москве, в соборной церкви Успения, полна церковь огня, стоят прежде умершие архиереи; Петр митрополит встал из гроба, подошел к престолу и положил руку свою на Евангелие, то же сделали и все архиереи и я. И начал Петр говорить: брат Никон! говори царю, зачем он св. церковь преобидел, недвижимыми вещами, нами собранными, бесстрашно хотел завладеть, и не на пользу ему это: скажи ему, да возвратит взятое, ибо мног гнев божий навел на себя того ради: дважды мор был, сколько народа перемерло, и теперь не с кем ему стоять против врагов. Я отвечал: не послушает меня, хорошо, если б кто нибудь из вас ему явился. Петр продолжал: судьбы божии не повелели этому быть, скажи ты; если тебя не послушает, то, если б кто из нас явился, и того не послушает, а вот знамение ему, смотри: по движению руки его я обратился на запад к царскому двору и вижу: стены церковной нет, дворец весь виден, и огонь, который был в церкви, собрался, устремился на царский двор, и тот запылал. |
