|
„Если не уцеломудрится, приложатся больше первых казни божии“, – говорил Петр; а другой седой муж сказал: „Вот теперь двор, который ты купил для церковников, царь хочет взять и сделать в нем гостиный двор мамоны ради своея; но не порадуется о своем прибытке“. Все это было так, от бога, или мечтанием – не знаю, но только так было; если же кто подумает человечески, что я это сам собою замыслил, то сожжет меня оный огнь, который я видел». Понятно, как тяжело должна была лечь эта грамота на сердце у царя, как обрадовались ей враги Никона, которым она дала возможность представить Алексею Михайловичу, что с Никоном нет возможности разделаться добром. В это время в Москве находился греческий архиерей Паисий Лигарид, митрополит газский, самый образованный, самый представительный из греческих духовных лиц, являвшихся в Москву, и потому приобретший здесь важное значение. Известный исправитель книг, монах Арсений, указал Никону на Паисия как на человека обширной учености и потому могущего быть очень полезным в Москве, и Никон, когда еще не оставлял патриаршества, в 1657 году, писал к господарям молдавскому и волошскому, чтоб пропустили в Москву Лигарида чрез свои земли, а к самому ему писал: «Слышали мы о любомудрии твоем от монаха Арсения и что желаешь видеть нас, великого государя: и мы тебя, как чадо наше по духу возлюбленное, с любовию принять хотим». Приехавши в Москву в начале 1662 года под именем митрополита иерусалимского Предтечева монастыря, Лигарид был обласкан и царем, вследствие чего нашелся в затруднительном положении между царем и патриархом, одинаково к нему расположенными. Он сделал попытку помирить их и 12 июля 1662 года написал Никону мягкое письмо, уговаривая его возвратиться на патриаршество, подчинившись преданиям восточной церкви, уступив царской власти. «Не знаю, куда мне обратиться, потому что никто не может работать двоим господам, – так откровенно начинает Лигарид свое письмо, – без ласкательства скажу: Алексей и Никон, самодержец и патриарх: один всякий день оказывает милости, другой молится и благословляет. Не благо многогосподствие, один господин да будет (из Гомера!) один царь, потому что и бог один, как и солнце одно между планетами. Знаю, что в своих поступках ты всегда имел добрую цель, но добрая цель должна достигаться и добрыми средствами. Блаженнейший! не всякий раб царский изображает царя, не всякий раб патриаршеский представляет патриарха. Имея важные причины, ушел ты с престола и отряс прах с ног своих на Москву за ее непокорство; но сказано: да не будет бегство ваше в субботу и зимою, во время крамол и браней. Какую пользу принесло твое гневливое отшествие?» Потом Лигарид распространяется о терпении царя. «Кто паче возблагоискуствит добродетелию? Никон „покайтеся!“ вопиет; самодержец Алексей общую песнь поет: претерпевый до конца, той спасется. Будь пастырем добрым, а не наемником! Вознеси вокруг очеса твоя и виждь чада твоя, отеческого руководительства требующие. Послушайся моих слов, о златая глава златорунные сея паствы! и соединись с своими членами. Вредно для церкви, бедственно для государства, недостойно тебя пребывать вне престола. Становлюсь проповедником громогласным, потому что ревность моя не позволяет мне молчать. Все восклицают на тебя, все упокоиться от гнева наказуют; да замолкнут толки охотников до порицания, да исчезнут словоборения грызущих неистовых мужей! Смотри: четыре патриарха жаждут видеть конец ссоре. Иди и не отказывайся отдать кесарево кесареви, и какому кесарю? смиренномудрейшему! И тебе смириться подобает». |
