В душе молодого человека постепенно вызревал конфликт. Возможно, это было противостояние между человечностью и ее отсутствием, между совестью и бесчестием.

Но в чем бы ни заключалась суть, ясно, что характер Хоукмуна изменился во второй раз. Этот новый нрав не был тем, что выказывал молодой герцог на поле боя под Кёльном, но также не походил и на странную апатию, охватившую его после битвы. Это было что-то совершенно новое, как будто бы Хоукмуна, расплавив, отлили по совершенно новой форме и он, можно сказать, родился заново.

Признаки этого рождения были пока мало заметны, требовался катализатор, а также условия, при которых оно станет очевидным.

Между тем поутру Хоукмун проснулся, размышляя, как бы ему поскорее похитить Иссельду и вернуться в Гранбретань, чтобы его избавили от Черного Камня и отправили обратно в страну его юности.

Когда он вышел из своей комнаты, его встретил Боженталь.

– Дорогой герцог, не расскажешь ли ты мне о Лондре? – Поэт-философ взял его за руку. – Я никогда не бывал там, хотя в молодости немало попутешествовал.

Хоукмун развернулся, чтобы взглянуть на Боженталя, и не забывая о том, что лицо, которое он видит перед собой, через Черный Камень также видят и лорды Гранбретани. В глазах поэта читался искренний интерес, и Хоукмун решил, что тот его ни в чем не подозревает.

– Город огромный, высокий и темный. То же касается и архитектуры, а еще он полон сложного и разнообразного декора.

– А его дух? Каков дух Лондры, какое у тебя сложилось впечатление?

– Мощь. Самоуверенность…

– А безумие?

– Я понятия не имею, что разумно, а что безумно, сэр Боженталь. Наверное, я кажусь тебе странным? Мои манеры неловки? Мое поведение не похоже на поведение других?

Удивленный таким поворотом разговора, Боженталь взглянул на собеседника с настороженностью.

– Э… ну да, но почему ты спросил об этом?

– Потому что твои вопросы кажутся мне бессмысленными. Я говорю это не из желания тебя обидеть… – Хоукмун потер подбородок. – Я просто не нахожу в них смысла.

Они начали спускаться по лестнице, ведущей в главный зал, где был накрыт завтрак и старый фон Виллах уже перекладывал себе на тарелку большой кусок мяса с серебряного подноса, который держал перед ним слуга.

– Смысл, – бормотал Боженталь. – Ты спрашивал, что есть безумие, а я хотел бы знать, что есть осмысленность.

– Я не знаю. Я знаю только то, что делаю.

– Перенесенные тобою страдания заставили тебя замкнуться в себе, позабыв совесть и мораль? – с сочувствием предположил Боженталь. – Подобные случаи не новость. В старинных текстах немало упоминаний о людях, которые под давлением внешних обстоятельств лишались тех же самых качеств. Хорошая еда и приятное общество помогут тебе их вернуть. Тебе очень повезло, что ты попал в замок Брасс. Наверное, какой-то внутренний голос направил тебя к нам.

Хоукмун слушал без интереса. В это же время по лестнице спустилась Иссельда, улыбаясь ему и Боженталю.

– Хорошо ли ты отдохнул, герцог? – спросила она.

– Он пострадал сильнее, чем нам казалось, – сказал Боженталь, не дав гостю ответить. – По-моему, герцогу потребуется неделя, а то и две, прежде чем он полностью придет в себя.

– Не хочешь ли присоединиться ко мне сегодня утром, дорогой герцог? – любезно предложила Иссельда. – Я покажу тебе сады. Они прекрасны даже зимой.

– Конечно, – отозвался тот, – я с радостью посмотрю.

Боженталь улыбнулся, понимая, что доброе сердце Иссельды тронуто плачевным положением Хоукмуна.