|
— Самый старый? — переспросил Сайлес. — Откровенно говоря, не знаю. Из тех, с кем я знаком, самый старый на кладбище — Гай Помпей. Но тут жили и до римлян. Много разных и древних племен. Как твоя азбука? — Хорошо. Кажется. А когда я научусь писать буквы вместе? Сайлес помолчал. — Не сомневаюсь, — произнес он наконец, — что среди многочисленных погребенных здесь талантов найдутся учителя. Я наведу справки. У Никта перехватило дух: скоро он сможет прочитать все что угодно: любую книгу, любую историю! Когда Сайлес покинул кладбище, отправившись по своим делам, Никт направился к иве у старой часовни и позвал Гая Помпея. Старый римлянин восстал из могилы и зевнул. — А-а! Живой мальчик! Как поживаешь, мальчик? — Очень хорошо, сэр. — Вот и славно. Рад слышать. В лунном свете волосы старого римлянина казались белыми. Под тогой, в которой его похоронили, были толстые шерстяные гетры и телогрейка: он жил в холодной стране на краю мира; холоднее ее разве что Каледония, где люди больше походят на зверей и кутаются в рыжие шкуры. Даже Риму их земли без надобности. Вскоре этих дикарей отгородят большой стеной, и пусть сидят себе в своей вечной мерзлоте. — Вы самый старший? — спросил Никт. — На кладбище? Да, я. — То есть вас здесь первым похоронили? Гай Помпей замялся. — Почти… До кельтов на острове жили другие люди. Один из них погребен здесь. — Ага… — Никт подумал. — Где? Гай указал на макушку холма. — Наверху! — решил мальчик. Гай покачал головой. — А где тогда? — не понял Никт. Старый римлянин взъерошил мальчику волосы. — В холме. Внутри. Сначала товарищи принесли сюда меня. За мной последовали местные чиновники, а затем мимы в восковых масках, которые изображали мою супругу, умершую от лихорадки в Камулодунуме, и отца, убитого на границе с Галлией. Три сотни лет спустя один крестьянин искал новое пастбище для овец и наткнулся на валун, закрывавший вход. Он откатил его и спустился в подземелье холма, надеясь найти клад. Через некоторое время крестьянин вышел, а его черные волосы оказались белыми, как мои… — Что он там увидел? Гай, помолчав, сказал: — Он не рассказывал. Но больше сюда не вернулся. Валун поставили на место и со временем о происшествии забыли. Потом, двести лет назад, когда строили склеп Фробишеров, ход отыскался снова. Юноша, который его обнаружил, решил, что найдет там сокровища, и никому ничего не рассказал. Он задвинул ход гробом Эфраима Петтифера и однажды ночью спустился под землю, думая, что никто его не увидит. — А когда он вылез, у него тоже волосы были белые? — Он остался там. — Как это?.. А-а… Кто же в холме похоронен? Гай покачал головой. — Не знаю, юный Оуэнс. Но я ощущал его присутствие, когда кладбище было пустым. В глубине холма что-то затаилось и ждало. — Ждало чего? — Я ощущал лишь само ожидание, — отвечал Гай Помпей. Скарлетт пришла на кладбище, обнимая толстую книжку с картинками, и села рядом с мамой на зеленую скамейку у ворот. Мать листала какое-то наглядное пособие, а девочка читала книжку, грелась в лучах весеннего солнца и изо всех сил старалась не видеть мальчика, который сначала махал ей из-за увитого плющом памятника, а потом, когда она решительно отвела глаза, выскочил — совсем как чертик из коробочки — из-за могильного камня некоего Дзёдзи Г. Сёдзи (?— 1921, «…был странником, и вы приняли Меня»). |
