— А как же, сэр, подобающую и показистее.

— Подобающую и в нынешнем вкусе; а счет благоволите послать ей. Тут немало золота, вы, конечно, примете это в расчет.

— До последней крупицы, — с поклоном ответствовал мистер Полониус, разглядывая мое сокровище. — Диковинная вещица, что и говорить, хотя бриллиант, конечно, достоин внимания. Не угодно ли взглянуть, миледи. Вещица сработана ирландскими мастерами, помечена девяносто пятым годом, она, быть может, напомнит вашей светлости времена вашей ранней юности.

— Стыда у вас нет, мистер Полониус! — сказала старая дама, маленькая, сухонькая, с лицом в тысячах мелких морщинок. — Да как вы осмелились, сэр, болтать эдакий вздор такой старухе? Да в девяносто пятом году мне уж пятьдесят стукнуло, а в девяносто шестом я сделалась бабушкой. — Она протянула высохшие дрожащие ручки, поднесла медальон к глазам, с минуту внимательно его разглядывала, а затем, рассмеявшись, промолвила: — Чтоб мне не сойти с этого места, это ж знаменитый бриллиант Хоггарти!

Боже милостивый! Да что ж это за талисман попал мне в руки?

— Посмотрите-ка, девочки, — продолжала старая дама, — это самый знаменитый драгоценный камень во всей Ирландии. Вот этот краснолицый господин посредине — несчастный Мик Хотгарти, мой родич, он был влюблен в меня в восемьдесят четвертом году, когда я только что схоронила вашего дорогого дедушку. А вот эти тринадцать рыжих прядей — это волосы его тринадцати прославленных сестриц — Бидди, Минни, Тедди, Уидди (сокращенное от Уильямина), Фредди, Иззи, Тиззи, Майзи, Гриззи, Полли, Долли, Нелл и Белл — все замужем, все уродины и все рыжие. Так чей же вы сын, молодой человек? Хотя, надо отдать вам справедливость, фамильного сходства в вас не заметно.

Две хорошенькие молоденькие девицы оборотились, подняли на меня две пары хорошеньких черных глазок и ждали ответа, каковой бы они непременно получили, да тут старая дама принялась громким голосом рассказывать одну историю за другой про вышеназванных дам, про их обожателей, про все их обманутые надежды и про дуэли Мика Хоггарти. Она помнила наперечет все скандальные сплетни за полвека. Наконец поток ее красноречия был прерван отчаянным кашлем; а когда она откашлялась, мистер Полониус почтительно осведомился, куда следует прислать булавку и угодно ли мне сохранить эти волосы.

— Нет, — отвечал я, — бог с ними с волосами.

— А куда прикажете доставить булавку, сэр?

Мне совестно показалось назвать свой адрес. Но тот же час я подумал: «Да пропади оно пропадом, чего мне совеститься?

Что это я стесняюсь сказать, где живу?»

— Когда все будет готово, сэр, будьте так добры отошлите пакет мистеру Титмаршу, в дом номер три, на Белл-лейн, Солсбери-сквер, подле церкви святой Бригитты, что на Флит-стрит, — сказал я. — Звонить в звонок третьего этажа, сэр.

— Как, сэр, как вы изволили сказать? — переспросил мистер Полониус,

— Кхак! — взвизгнула старая дама. — Мистер Кхак? Mais, ma chère, c'est impayable . Едемте, карета ждет! Дайте мне вашу руку, мистер Кхак, садитесь в карету и расскажите мне об ваших тринадцати тетушках.

Она ухватила меня за локоть и резво заковыляла к выходу; молодые спутницы, смеясь, последовали за ней.

— Ну, влезайте, что же вы? — сказала она, высунувши свой острый нос из окошка кареты.

— Не могу, сударыня, — сказал я. — Меня ожидает друг.

— Эка выдумал! Плюньте на него и влезайте. — И не успел я слова вымолвить, как огромный малый в пудреном парике и в желтых плюшевых штанах подтолкнул меня по лесенке и захлопнул дверцы.