— Ты что думаешь, скотина! Ты думаешь, что если у тебя воруют генералы, я не осмелюсь сгноить тебя на чистке полкового сортира?

Сможет! — понял кладовщик.

Еще пять ящиков.

В пакгауз нагрянула санитарная инспекция.

— Голубчик! Во вверенном вам складе царит форменная антисанитария! — удивился главврач санитарной инспекции. — Здесь дурно пахнет! Здесь пахнет трибуналом!

Кладовщик полез в вагон.

Потом поехали генеральские жены, тещи и другие родственники с записками от генералов, их жен и тещ.

По городу пополз слушок. К пакгаузу потянулись простые смертные, то есть полковники, подполковники и даже штабс-капитаны.

К исходу недели состав был выбран дочиста, и его выпихнули с пакгауза в сторону фронта. На бортах вагонов крупными буквами выписали: «Подарок его величества!» Рядом оттиснули трафарет: «Опасно! Яд!» и белый череп со скрещенными костями, чтобы отпугнуть мелких станционных воришек. Большое начальство страсть как не любит, когда подворовывают низы. Потому что большое начальство знает, если все начнут воровать, то воров не станет, так как воровать будет нечего! И тогда придется жить на твердые генеральские оклады, что очень обидно.

К составу с императорским вареньем подцепили купированный вагон с кинохроникой и еще один — с журналистами. К вагону с журналистами — вагон-ресторан, потому что голодный журналист государству опасен, так как пишет под диктовку урчащего желудка и может понаписать черт знает что! За вагоном-рестораном поставили восьмиосную цистерну с чернилами при двух кладовщиках и трех точильщиках перьев. К ним подогнаны четыре вагона с военной цензурой. Без военной цензуры в военное время никак нельзя.

Военная цензура притащила с собой платформу с готовыми, отпечатанными на 105 языках правлеными и переправленными статьями, заметками, информационными сообщениями, телеграммами и письмами с мест, с подробным описанием предстоящих событий. Беспристрастность цензуры охранял воинский эшелон с тяжелой артиллерией и пулеметами. Эшелон, естественно, тащил свою кухню, ремонтную мастерскую, прачечную и всякую хозяйственную мелочевку в размере 16 вагонов.

Для поддержания боевого духа среди означенных войск предназначались восемь платформ с передвижным театром «Война-шантан».

Для осуществления контроля за состоянием воинской дисциплины среди личного состава охранного эшелона и передвижного театра следовали, каждый в своем вагоне, следственный отдел, отдел дознания, трибунал, специальный бронированный пульман для приведения приговора в исполнение, столярная мастерская с запасом утвержденного образца армейских гробов и писарь со 100 тысячами бланков — «С прискорбием извещаем…».

К вагону с гробами подцепили госпиталь с выздоравливающими больными, отправленными долечиваться на фронт.

За ними — полковую церковь с органом, работающим от паровозного пара, передвижной солдатский бордель, цирюльню, баню, еще одну церковь и еще четыре борделя.

И еще какие-то вагоны с непонятным содержанием, без которого на войне обойтись никак невозможно. И еще, и еще…

Состав вытянулся через всю страну на тысячу миль. Когда первые вагоны уже уткнулись в линию фронта, последние еще пытались вытолкнуть со станции с помощью маневрового паровоза.

Это был грандиозный состав, какого не знала история!

Один дошлый журналист, вознамерившийся достичь хвостового вагона и написать о своем путешествии книгу, шел четыре месяца без сна и отдыха, пересчитывая вагоны, платформы, тамбуры, но дошел лишь до 8376-го вагона, где и был повешен по приговору полевого суда за «уклонение от воинской службы, измену и сбор шпионской информации в пользу врага».

Рассказывают, что один солдат-наемник, заключивший договор на двадцать лет службы, сел в последний вагон и приехал на фронт глубоким стариком, до последнего дня исчерпав срок договора, но с двумя мешками аккуратно выплаченного жалованья.