Я горько плакала со страха,

         Мне с плачем косу расплели,

         И с пеньем в церковь повели.

         – И вот ввели в семью чужую…

Вот как пишет истинно народный, истинно национальный поэт! В словах няни, простых и народных, без тривияльности и пошлости, заключается полная и яркая картина внутренней домашней жизни народа, его взгляд на отношения полов, на любовь, на брак… И это сделано великим поэтом одною чертою, вскользь, мимоходом брошенною!.. Как хороши эти добродушные и простодушные стихи:

         – И, полно, Таня! В эти лета

         Мы не знавали про любовь;

         А то бы согнала со света

         Меня покойница свекровь!

Как жаль, что именно такая народность не дается многим нашим поэтам, которые так хлопочут о народности – и добиваются одной площадной тривияльности…

Татьяна вдруг решается писать к Онегину: порыв наивный и благородный; но его источник не в сознании, а в бессознательности: бедная девушка не знала, что делала. После, когда она стала знатною барынею, для нее совершенно исчезла возможность таких наивно-великодушных движений сердца… Письмо Татьяны свело с ума всех русских читателей, когда появилась третья глава «Онегина». Мы вместе со всеми думали в нем видеть высочайший образец откровения женского сердца. Сам поэт, кажется, без всякой иронии, без всякой задней мысли и писал и читал это письмо. Но с тех пор много воды утекло… Письмо Татьяны прекрасно и теперь, хотя уже и отзывается немножко какою-то детскостию, чем-то «романическим». Иначе и быть не могло: язык страстей был так нов и недоступен нравственно немотствующей Татьяне: она не умела бы ни понять, ни выразить собственных своих ощущений, если бы не прибегла к помощи впечатлений, оставленных на ее памяти плохими и хорошими романами, без толку и без разбора читанными ею… Начало письма превосходно: оно проникнуто простым искренним чувством; в нем Татьяна является сама собою:

         Я к вам пишу – чего же боле?

         Что я могу еще сказать?

         Теперь, я знаю, в вашей воле

         Меня презреньем наказать.

         Но вы, к моей несчастной доле

         Хоть каплю жалости храня,

         Вы не оставите меня.

         Сначала я молчать хотела;

         Поверьте: моего стыда

         Вы не узнали б никогда,

         Когда б надежду я имела,

         Хоть редко, хоть в неделю раз

         В деревне нашей видеть вас,

         Чтоб только слышать ваши речи,

         Вам слово молвить, и потом

         Все думать, думать об одном

         И день и ночь до новой встречи.