Но Басалаго не уходил.

– Торопитесь на «Минина», лейтенант, – напомнил адмирал.

– Мне, – ответил Басалаго, – необходимы две каюты.

– Это слишком роскошно… Для кого?

– Но вы ведь знаете, что я не один. Я полон надежд, и княгиня Вадбольская с дочерью… Я не могу один! Я уже однажды вычеркнул, имя этой женщины из списков, она осталась, и теперь… Я требую для себя две каюты…

Адмирал прошел через кабинет, поправил в печи полено вычурной старинной кочергой.

– Такую женщину (он сказал «шеншину»), вы правы, мой друг, никак нельзя оставлять большевикам… Хорошо, пусть будет так. Две каюты… И всё – тайно, никто не должен знать, что мы уходим. Иначе нас сомнут… Лейтенант! – вдруг выпрямился Виккорст на фоне печных изразцов.

– Есть!

– Душевным слабостям сейчас не место, – наставлял его адмирал. – Людей много хороших, но всех не забрать. Вы должны ожесточить свое сердце. Не проговоритесь. Только княгиня! Только ее маленькая княжна! Только в виде исключения к вам и к вашим заслугам на Мурмане… Теперь – не мешкайте!

Слишком много знал лейтенант Басалаго, чтобы его можно было оставить в Архангельске; потому-то он будет спасен. Вместе с ним отбудут в счастливое изгнание за океан красивая женщина с красивой девочкой. И там, вдали от родины, он сумеет наступить на жестокое сердце – он вырвет с кровью любовь для себя.

«Было время, – размышлял Басалаго, направляясь на „Минин“, – и я покорил весь Мурман… Неужели же теперь не смогу покорить одинокую женщину с ребенком на руках?»

– О-о, это отчаяние! – И он поднялся по сходне на ледокол.

В полном отчаянии «правительство спасения» стало искать преемников власти. Это был момент, когда власть хотели спихнуть кому угодно – хоть дворнику, хоть трубочисту…

Увы, добровольцев на это дело не находилась! Никто теперь в Архангельске не желал хоть один денек побыть министром!

Кажется, доля завидная? Был министром – это звучит весомо. Так и будешь до старости писать в анкетах: «был министром». Но вот как раз сейчас никто и не желал пачкать свою анкету…

Тогда эсер Борька Соколов предложил:

– Есть же люди, которые в славную годовщину «великой и бескровной» революции выступали с большевистскими речами? За это вы, Евгений Карлович, необоснованно закатали их на пятнадцать лет каторги… Помните такой грех за собою?

– Я же их недавно и освободил! – надулся Миллер.

– Вот эти люди, – продолжал Соколов, – как настроенные пробольшевистски, ближе всего подходят к настоящей ситуации. Они – работники профсоюзов, и потому власть в области следует передать профсоюзам…

– На этом и порешили: быть по сему – вся власть профсоюзам!

Профсоюзы Архангельска брали власть при условии, что никто из их состава не будет (по старинке) арестован Миллером, что они проведут в городе митинги с призывом к мирному поведению.

– А мы, кажется, уходим, – сознался Миллер. – Это неудобно говорить, но обстоятельства сложились непредвиденные…

– Ваш уход меняет все дело, – ответили работники профсоюза. – Тогда мы просим, чтобы главнокомандующим в городе оставался полковник Констанди, как самый авторитетный, в армии человек…

Евгений Карлович чуть не упал на колени перед полковником:

– Сергей Петрович… спасите!

– Кого?

– Правительство!

– Пошло оно к черту, это правительство.