– Чудеса, – сказал Небольсин, не веря своим ушам.

– Сымай… звонит ведь, – кивнул дядя Вася.

– Да нет, не может быть.

Но телефон уже звонил – в полный голос. Он звал, требовал, надрывался в настойчивом призыве.

– Да, – сказал Небольсин, срывая трубку, всю в пыли. В ответ – звонкий голос барышни:

– Из Петрограда – курьерский, «14-бис». Прошел станцию Лопарская, на подходе Тайбола… Приготовьте пути. Мурманск, Мурманск! Почему молчите? Кто принял?

«Кто принял?» – подумал Небольсин и ответил:

– Как всегда – начальник дистанции… Соедините с Колой.

– Закрутилось, – гыгыкнул дядя Вася, дымя.

– Кола, Кола, – звал Небольсин. – Кола, из Петрограда – курьерский, «14-бис», первый курьерский на Мурманск… Освободите свои пути, пропустите на Мурманск!

Он повесил трубку и улыбнулся:

– А чего же тут удивляться, дядя Вася? Дорога всегда есть дорога. И на то она создана, чтобы люди по ней спешили..

Люди спешили, задумываясь над счастьем.

Надо было готовить пути – под бегущее мимо окон счастье.

В добрый час!

Глава десятая

В снежном завале за Печенгой бойцы отыскали пограничный столб. Сбили с него орла, размахнувшего крылья над полярной теменью, и развернули красную звезду на запад. Так был возвращен народу громадный Северный край – на грани ночи, над обрывом в океан.

640 000 квадратных верст с населением тоже в 640 000 человек. Восхитительно точно на каждую душу по целой версте. До чего же широко и просторно живется человеку в этом краю!

Шумит над крышею звонкий лес под Шенкурском, стреляет по елкам красная белка, проходит медведь, вытряхивая из-под снега белую куропатку; а в реке плещется красноперая рыба.

Тогда мы еще не ведали, как подспудно богат русский север. Затаенно лежали, издревле храня свои тайны, нетронутые дикие земли Тогда – в эти первые годы – мы черпали богатства только поверху, что бросалось в глаза – то и орали. Рыбу – сетями и мережами, белку – пулею в глаз, молевое бревно крутилось в порогах, и его хватали баграми дюжие дядьки на весенних запанях.

Северная красавица стыдлива: прошло немало лет, прежде чем нам до конца открылось ее лицо.

Это прекрасное лицо – лицо моей первой любви.

Я ничего не знаю прекраснее русского севера!

Глава одиннадцатая

Год 1920-й – год больших надежд и пламенных мечтаний.

Год холодный, голодный – замечательный год.

Люди оглядели друг друга и задумались о любви.

«Теперь – можно!»

– Что вы отворачиваетесь? – сказал Женька Вальронд. – Я вам говорю о деле… Теперь можно подумать о технике, пришло время. Флот разорен, и его надо создавать заново…

Молодой комдив ходил по тесной каюте сторожевика, а перед ним навытяжку стоял дивизионный механик.

– Вам, наверное, кажется, – продолжал Вальронд, – что если война закончилась, то подшипник гребного вала пускай купается в манной каше, а не в тавоте… Кстати, вы дутье Гоудена опробовали?

– Забыл, – слабенько оправдался механик.

– Вот видите… А из машины у вас тянет виндзейль, стационары же холостят. Так дальше нельзя! – произнес Вальронд. – Флот у нас пока маленький, и каждый вымпел этого флота, особенно здесь – на севере, должен быть начеку… И наконец, последнее, – заметил Вальронд строго.