Отряд, вероятно, самых надежных алебардистов открывал шествие, направлявшееся от замка к площади Педро.

Позади шли трое судей, потом следовала герцогиня де ла Торре в длинном черном платье, опять трое судей и граф Теба, сменивший свой испанский мундир на черный камзол и плащ. Далее шествовали два лысых патера, несколько монахов и за ними — седой Вермудес.

Алебардисты замыкали процессию.

На всех улицах теснился народ: девушки бросались на колени, женщины поднимали своих детей, показывая им сеньору в чёрном, ступавшую твердым шагом. Мужчины бросали лавровые ветви, чтобы она и Рамиро прошли по ним, старики обнажали головы и складывали руки. Шествие, направлявшееся к площади Педро, было, скорее, триумфальным, чем дорогой на эшафот.

В окнах окрестных домов развевались траурные знамена, люди, тесными толпами стоявшие на балконах и крышах, были в черных платьях и шляпах; везде колыхались черные платки.

Солнце уже закатывалось, когда процессия достигла эшафота. Помощники Вермудеса стояли на нижних ступенях, находившийся наверху сдернул с плахи черное сукно.

Алебардисты в блестящих мундирах выстроились у подножия эшафота. Первыми поднялись судьи.

В народе пронесся сначала глухой ропот, потом все громче и громче раздались крики:

— Королева! Где Изабелла Бурбонская? Она должна быть свидетельницей!

На казни не присутствовало ни одного члена королевского двора. Страх ли помешал королеве явиться в Мадрид на казнь? Не прибавилась ли к ее жестокости еще и трусость?

Когда герцогиня де ла Торре, в черном бархатном платье, взошла на эшафот, раздались громкие рыдания женщин и крики мужчин:

— Смотрите, она умирает за герцога и за нас! Она не дрожит и не робеет! Слава мученице! Слава герцогине де ла Торре!

Энрика выглядела бледной и осунувшейся, а черное платье делало ее еще бледнее, но прямая гордая осанка не выдавала в ней страха.

Ее благородное лицо было прекрасно, и мысль, что эта полная жизни женщина должна принять смерть от руки палача за своего мужа и отечество, тронула бы самое черствое сердце.

Граф Теба так же без робости взошел по ступеням, священники и монахи разместились вокруг плахи.

Вермудес последним занял свое хорошо знакомое место. Один из судей выступил вперед и прочел смертный приговор графу Теба и герцогине де ла Торре.

Это были те же давно известные слова, слышанные нами при казни генералов Леона и Борзо.

Гробовое молчание последовало за этим чтением. Все глаза обратились на Энрику. Даже после смерти по воле ненасытной Изабеллы ее ожидала ужасная участь: тело несчастной должны были выбросить на дорогу, по которой пойдет Серано.

— Палач, — сказал чтец королевского приказа, обратясь к Верму-десу, уже взявшему свой красный футляр, — палач, исполняйте свою обязанность!

Вермудес забрал бумагу, начинавшуюся словами «От имени королевы», с подписью и печатью внизу, потом открыл красный футляр — показалась блестящая секира. Старый палач с невозмутимым лицом попробовал лезвие и опустил топор на пол.

Раздались громкие рыдания, достигшие слуха Энрики; она повернулась к толпе и сделала знак рукой, как будто, прощаясь, просит не увеличивать тяжести ее последнего часа.

— Донна Энрика Серано, герцогиня де ла Торре, — сказал Вермудес громким голосом, — молитесь!

Рамиро стоял около ступеней и старался сдержать дрожь.

Что если он призовет на помощь этот народ, который, видимо, ожидал только минуты, чтобы избавиться от нечестивого сонма людей, подавлявших его? Что если он вдруг подаст знак к освобождению герцогини? Руки его тряслись, дыхание замерло…

Энрика стала на колени, она не допустила подходившего священника, прошептав, что хочет молиться одна.