— Во‑первых, у меня здесь не одно лежбище, во‑вторых, в Дудинке запахло вселением , а я вмешиваться ни во что не хочу. Стар стал. Но поговорим об этом дома.

Вуккуб повернулся, чтобы пойти вперед, и в это время из ближайшей избы вывалила на площадь шумная толпа нетрезвых молодых людей в распахнутых куртках, горланя песни, танцуя, ругаясь и хохоча. От них валил такой пар, что, казалось, они выбрались из бани. Один из молодых людей, с фонарем в одной руке и бутылкой пива в другой, осветил Вуккуба, затем его спутников, заорал:

— Ребя, тут еще золотоискатели прибыли. Но, похоже, без дам. Эй, старый, где дамы? Нам девочек обещали.

Вуккуб наставил на него палец.

— Пу!

Парень вздрогнул, широко раскрыл глаза, выронил фонарь и бутылку и осел на ослабевших ногах. Остальные замолчали, глядя на своего предводителя недоумевающе, бросились к нему, окликая, потеряв интерес к Вуккубу и его гостям. Тот обошел молодых парней, как неодушевленные предметы, направился к одному из ближайших домов поселка.

— Кто это? — догнал его Сухов.

— Новые русские туристы, — ответил Вуккуб, не оглядываясь. — Да и нерусских хватает. Каждый день кто‑нибудь прибывает. То на Северный полюс собираются, за экзотикой, то мамонтов ищут. Неспокойно тут становится. Слишком уж рьяно цивилизация пытается освоить край света.

Последние слова Вуккуб произнес с явственным сарказмом.

— Что ты с ним сделал? — Никита оглянулся. — С туристом?

— Мозги вправил, — буркнул хаббардианец. — Очухается, может, станет иначе относиться к жизни.

Ростислав отстал, также оглядываясь на притихшую компанию, не понимая, почему молодые люди вдруг потеряли к ним интерес. Догнал Такэду, понизил голос:

— Что он с ним сделал?

— Ничего особенного, — ответил японец. — Жить будет. Вуккуб лишь наполовину хаббардианец, человеческого в нем не меньше, чем хаббардианского. Все они трехсущностны, добро, зло и равнодушие поделены в их душах поровну, никогда не знаешь, что они выкинут в следующий момент.

— Никита сказал, что он кромешник. Как это понимать?

— Кромешник — живущий «на кромке», между Явью и Навью, между реальностью и миром смерти.

— Образное выражение?

— Самое что ни на есть отражающее суть натуры, действительное положение вещей. Вы еще убедитесь в этом.

Они дошли до скромного на вид бревенчатого дома с тремя окнами, с пристройкой, обшитой тесом, с двумя шестами, на которых болтались оленьи шкуры. Вуккуб открыл дверь, пропуская гостей в сени, вошел сам. Сняли обувь, надели меховые тапки, предложенные хозяином, зашли один за другим в хорошо натопленную избу и остановились у порога.

Внутри дом оказался большим и светлым, состоящим по крайней мере из пяти‑шести комнат с центральной гостиной‑горницей. А у накрытого стола стояла смуглолицая женщина ослепительной красоты в русском сарафане, с короткой прической и с улыбкой смотрела на гостей. С минуту длилось молчание. Потом Никита шагнул вперед и поцеловал ей руку.

— Привет, жрица. Хорошо выглядишь. Женщина засмеялась.

— Ты тоже, посланник. А это кто с тобой?

— Мои друзья и сын.

— О‑о! Ты не побоялся взять сына с собой? Похож, похож. — Хозяйка обошла Будимира, разглядывающего ее во все глаза. — Да, это твой сын. И что‑то мне подсказывает, что он очень  непростой мальчуган. — Она подняла глаза на Такэду. — Саёнара, оруженосец. Ты ничуть не изменился за двенадцать лет.

— Сука‑си note 5, — вежливо ответил Такэда.