— С точки зрения статистики, — усмехается сосед-эрудит по имени Уилл, — ты должна была попасть в цель хотя бы раз, по чистой случайности.

   У него светлые лохматые волосы и складка между бровями.

   — Да ну, — ровным голосом произношу я.

   — Ну да, — подтверждает он. — По-моему, ты бросаешь вызов природе.

   Я скриплю зубами и поворачиваюсь к мишени, решив, по крайней мере, стоять неподвижно. Если я не могу справиться с первым же заданием, которое нам дали, как мне вообще преодолеть первую ступень?

   Я с силой нажимаю на спуск, и на этот раз я готова к отдаче. Руки летят назад, но ноги словно врастают в землю. На краю мишени появляется пулевая дыра, и я поднимаю бровь, глядя на Уилла.

   — Вот видишь, я прав. Статистика не лжет, — говорит он.

   Я чуть улыбаюсь.

   Мне требуется пять патронов, чтобы попасть в центр мишени, и когда это наконец удается, меня переполняет энергия. Я проснулась, мои глаза широко распахнуты, руки горят. Я опускаю пистолет. Какое могущество — контролировать нечто способное нанести столько вреда… да и вообще контролировать нечто.

   Возможно, здесь мое место.

   К перерыву на обед мои руки трясутся от напряжения, а пальцы сложно выпрямить. Я массирую их по дороге в столовую. Кристина приглашает Ала сесть с нами. При виде него я всякий раз снова слышу рыдания и потому стараюсь на него не смотреть.

   Я размазываю горох по тарелке вилкой, и мои мысли возвращаются к проверке склонностей. Когда Тори предупредила, что быть дивергентом опасно, мне показалось, будто на мне стоит клеймо и стоит совершить единственную ошибку, как его кто-нибудь заметит. До сих пор это не было проблемой, но я все равно не чувствую себя в безопасности. Что, если я ослаблю бдительность и случится что-то ужасное?

   — Да ладно. Ты меня не помнишь? — спрашивает Ала Кристина, сооружая сэндвич. — Мы вместе ходили на математику всего пару дней назад. И я не тихоня.

   — Я спал бо́льшую часть математики, — отвечает Ал. — Это был первый урок!

   Что, если опасность затаится на время… что, если она проявится через много лет и я даже не замечу ее приближения?

   — Трис. — Кристина щелкает пальцами у меня под носом. — Ты здесь?

   — Что? Что случилось?

   — Я спросила, не помнишь ли ты, чтобы мы ходили на одни уроки, — повторяет она. — В смысле, без обид, но я бы, наверное, тебя не запомнила. Все альтруисты казались мне одинаковыми. То есть они и сейчас кажутся мне одинаковыми, но ты больше не одна из них.

   Я смотрю на нее. Как будто я нуждаюсь в напоминании.

   — Извини, если обидела, — добавляет она. — Я привыкла говорить все, что приходит на ум. Мама часто повторяет, что вежливость — это ложь в красивой упаковке.

   Я издаю короткий смешок.

   — Наверное, поэтому наши фракции редко общаются.

   Правдолюбие и Альтруизм не непримиримые враги, как Эрудиция и Альтруизм, но избегают друг друга. По-настоящему Правдолюбие не терпит Товарищества. Правдолюбы говорят, что те, кто превыше всего ценит покой, обязательно обманут, лишь бы не мутить воду.

   — Можно к вам? — Уилл барабанит пальцами по столу.

   — Что, не хочешь тусоваться со своими дружками-эрудитами? — удивляется Кристина.