Адхам вглядывался в густую темноту ночи, а голова раскалывалась от мыслей.

— Бесполезно затевать это, — сказал он наконец. Но твой раскаявшийся брат просит о милости. Видит око, да зуб неймет.

— Ты должен наладить отношения с Идрисом и с другими братьями, иначе когда–нибудь ты окажешься в одиночку против них.

— Лучше бы ты заботилась о себе, а не об Идрисе. Умейма, поняв, что хитростью ничего не добьешься, тряхнула решительно головой и сказала:

— Заботиться о себе для меня означает заботиться о тебе и о том, кого я ношу под сердцем.

Чего хочет эта женщина? А эта тьма за окном, как она густа! Даже высокий Мукаттам поглотила от подножия до вершины.

Адхам молчал. Вдруг Умейма спросила:

— Ты никогда не заходил в маленькую комнатку?

— Никогда. Помню, мальчишкой я хотел заглянуть в нее, но отец запретил. А мать не велела даже приближаться к ней.

— А тебе, конечно, очень хотелось…

Адхам завел этот разговор с женой лишь в надежде, что она отговорит его. Ему нужно было утвердиться в своем решении. А оказался в положении ночного путника, на зов которого о помощи прибегает грабитель. Умейма продолжала расспрашивать:

— А стол, в ящике которого находится серебряный ларец, ты знаешь?

— Всякий, кто бывал в комнате отца, знает этот стол. Зачем ты спрашиваешь?

Умейма встала с дивана, приблизилась к мужу и прошептала с видом искусительницы:

— Неужто тебе не хочется узнать, что написано в завещании?

— Ничуть, — решительно возразил Адхам. — Почему мне должно этого хотеться?

— Кому же не интересно узнать свое будущее!

— Ты имеешь в виду твое будущее?

— Мое и твое. И будущее Идриса, которого тебе все же жаль, несмотря на его козни.

Эта женщина словно подслушала его мысли. Адхам начал злиться. Желая положить конец разговору, он отвернулся к окну.

— Я не хочу делать того, что не угодно отцу. Умейма удивленно вскинула подведенные брови.

— Но почему он это скрывает?

— Это его дело. Ты сегодня задаешь слишком много вопросов.

Словно размышляя вслух, Умейма продолжала:

— Будущее. Мы узнаем свое будущее и сможем оказать услугу несчастному Идрису. Для этого стоит только прочесть бумагу так, чтобы никто этого не видел. Я уверена, что ни друг, ни враг не смогут упрекнуть нас в дурных намерениях по отношению к отцу.

Адхам в это время, глядя в окно, любовался звездой, которая светилась ярче всех остальных, и, не обращая внимания на слова жены, сказал:

— Как прекрасно небо! Если бы не ночная сырость, я сидел бы в саду и безотрывно смотрел бы на него сквозь ветви…

— Не приходится сомневаться, что в завещании он кого–то выделил…

Раздраженный, Адхам воскликнул:

— Меня не прельщают привилегии, которые влекут за собой лишь заботы!

— Если бы я умела читать, — вздохнула Умейма, — я сама достала бы ключ из серебряного ларца.

Адхам подумал, что это был бы наилучший выход, и еще больше разозлился и на нее, и на себя. Он почувствовал, что попал в настоящую западню и думает о деле как об уже решенном. Повернувшись к Умейме — лицо его при колеблющемся пламени светильника казалось одновременно мрачным и жалким, — он проговорил:

— Будь я проклят за то, что все рассказал тебе! — Я не хочу тебе зла. А отца твоего люблю и почитаю так же, как тебя.

— Оставим этот утомительный разговор. Пора отдыхать, час поздний…

— Я чувствую, что сердце мое не успокоится до тех пор, пока это пустяковое дело не будет сделано. В сердцах Адхам воскликнул:

— О Господи, верни ей разум! Умейма посмотрела на мужа заговорщическим взглядом и спросила:

— Разве ты не нарушил волю отца, приняв Идриса в конторе?

У Адхама глаза сделались круглыми от изумления.