— Погоди, Илья Дмитриевич, — сказал Мукусеев и накрыл рукой свою стопку. — Погоди… Почему ты мне рассказал свою «байку»?

— Па-а-чему? По кочану! Потому, что и сотрудника разведки тоже мог вызвать к себе большой начальник… И тоже побеседовать об интересах отечества.

Из— за дальнего столика в противоположном углу зала раздался громкий хохот и матерщина. Зимин недовольно поморщился и покосился на шумную компанию -за столиком сидели два молодых мужика характерной наружности и две девахи тоже наружности характерной…

— Так ты, Илья Дмитрич, хочешь сказать, что Широков… — начал было Мукусеев, но Зимин перебил:

— Я ничего не хочу сказать… Я так — байки травлю.

Снова раздался мат. Зимин недовольно обернулся к ком — пании и произнес:

— Нельзя ли потише, молодые люди?

— Пошел на х…, — ответили ему.

— Сильный ход, — сказал Зимин и встал из-за стола.

— Плюнь, Илья Дмитрич, — сказал Мукусеев. — С такими разговаривать бесполезно.

— А это, Володя, смотря как разговаривать, — ответил Зимин и решительно, но нетрезво направился к чужому столику. Мукусеев вздохнул, поднялся и пошел следом… Из динамиков на стоике Розенбаум пел про глухарей на токовище. Один из бычков отбивал ногой такт.

Зимин подошел и остановился напротив того, кто его «послал». Подошел, остановился и посмотрел в глаза:

— Встань.

— Тыче, дед, ох…ел?

— Встань, цепень бычий, — тихо повторил Зимин. Красная морда бычка стала еще красней. Он сказал: «а-а?!» — и поднялся.

— Извиниться нужно, — сказал Зимин. Он был на голову ниже отморозка, вдвое уже в плечах и вдвое старше.

— Ты че, дед…

Зимин ударил ногой в пах. Бычок охнул и присел… Мгновенно вскочил со своего места второй. Мукусеев встретил его прямым в голову. Второй рухнул, опрокинув стул, и лежал тихо. Завизжала одна из девах.

— Извиниться нужно, — повторил Зимин. Бык посмотрел снизу большими глазами и просипел: «порву падлу»… Следователь по особо важным сложил руки в замок и ударил его по голове. С кухни бежал Рашид с милицейской дубинкой в руке.

…На улице шел дождь, мигали светофоры. Зимин посмотрел на Мукусеева, произнес:

— Ну вот и пообщались, журналист. Будь здоров.

— Подожди, Илья Дмитрии, подожди.

— Чего тебе?

— Почему ты рассказал мне свою байку?

Зимин снял кепку, снова надел и сказал:

— Потому что противно, Володя. Противно… Ничего уже нет, за что зацепиться. Ни одного якоря. «Ум, честь и совесть нашей эпохи» сдохли — туда им и дорога. Но на смену пришла такая подлость, что дальше-то уже некуда… Все, будь здоров. Если Джинн прорежется — привет от меня.

Старый следак повернулся и ушел, засунув руки в карманы. Шел дождь… Мукусеев стоял, смотрел ему вслед и хотелось завыть по-волчьи. Шел октябрь 93-го…

В остальное время Джинн читал, выпивал понемногу, жег листья на участке. По вечерам из Москвы приезжала на дряхлой «пятерке» Ирина. Они занимались сексом и подолгу сидели у печки. Ирина рассказывала новости: Зинка Топпер… помнишь Зинку? Она давала нам ключи от своей квартиры, когда Аркадий еще не уехал… Зинка Топпер привезла из Греции ши-и-карную шубу!… А Серафима вышла замуж. В пятьдесят семь лет! Представляешь? Вот бой-тетка. Муженек, кстати, моложе ее на червончик… В Москве Лужков гоняет черных.